Андрей Дмитриев - Крестьянин и тинейджер

Никто из школы не звонил. Отец о школе никогда не спрашивал, что было бы, как он считал, не по-мужски, лишь иногда глядел в глаза внезапным острым взглядом, поигрывая желваками и тем давая понять Гере – или себя в том убеждая, – что он, отец, видит его насквозь и все в нем понимает. Мать не вторгалась в жизнь младшего сына из страха отдалить его от себя и потерять, как в свое время отдалила и в итоге потеряла старшего. Здоровый румянец на щеках Геры, его всегда спокойные глаза, его покладистость и мягкость в обращении, должно быть, убеждали ее в том, что волноваться пока не о чем, лучше не лезть к нему, тем более что каждый вечер сын проводит дома, за своим компьютером.

Под Новый год Гера зашел в книжный магазин на Никитском бульваре, где любил греться, перелистывая книги с иллюстрациями, но никогда не покупая их, поскольку не имел привычки к чтению. Как и везде в те дни, в «Букбери» тесно толпились покупатели. Гере пришлось спуститься вниз, в букинистический отдел, почти безлюдный оттого, как он подумал, что подержанная книга – не лучший новогодний подарок.

В пустом проходе между полками он совсем близко от себя увидел девушку. Глухой платок на голове не выдавал всех черт ее лица и скрывал волосы. Гера увидел лишь прямой и тонкий, легкий нос, зеленые глаза слегка навыкате и некрашеные, круглые, мягкие губы. Эти губы смутили его, и он отвернулся к полке. Переминался с ноги на ногу, разглядывал, не глядя, вытертые корешки книг и чувствовал: девушка не уходит. Ему даже казалось: она смотрит на него, но повернуться к ней он не решался. И не решался выйти из прохода. Достал с полки большой темный том и стал вертеть его в руках, глубокомысленно нахмурившись. Потом, в надежде, что девушка смотрит ему вслед, с увесистым томом в руке направился к кассе. Заплатил и оглянулся. Девушки не было. Быстро поднялся наверх, пошел протискиваться по отделам. Девушки не было нигде. В кофейне магазина сел, печальный, за свободный столик. Девушки не было и в кофейне. Бросил в досаде купленную книгу на столик и заказал «эспрессо». Уныло глядя в чашку, вдруг услышал: «Ты собираешь “Литпамятники”?»

Поднял глаза. Она сидела перед ним за его столиком и весело глядела на него. Пробормотал, не в силах скрыть смятение: «Что значит – собираю?»

«Я говорю о серии “Литературные памятники”. Твоя книга – из нее».

«Из серии? Я не заметил. Я ничего не собираю; просто купил».

«Понятно. Ты увлекаешься Суворовым».

«Каким Суворовым?»

«Александром Васильевичем Суворовым, генералиссимусом. Это – собрание его писем, судя по названию… Или название ты тоже не заметил?»

«Да, не успел заметить».

«Тебе все равно, что читать, лишь бы читать?»

«Да, все равно… То есть я мало что читаю. Я не люблю читать».

«Зачем тогда купил? Из-за обложки?»

«Нуда, из-за обложки. Наверное, из-за обложки».

«Обложка никакая».

«Да, ничего особенного».

«Особенное в ней как раз есть, а книгу эту ты купил только затем, чтобы привлечь мое внимание, ведь так?»

«Да, так».

«А если так, возьми мне кофе. За это, если хочешь, я расскажу, что есть особенного в этой обложке».

Вскочил, подался к стойке. Пока ждал кофе, все боялся, что девушка опять исчезнет. Обернулся. Она не исчезала, сидела, где сидела, и весело глядела на него. Помахала ему рукой, сняла шаль с головы, освободив прямые светлые, чуть рыжеватые волосы, встряхнула ими, и он едва не опрокинул чашку кофе.

Потом она рассказывала что-то про обложку серии «Литературные памятники». О том, как на нее пустили коленкор, оставшийся от производства старых советских паспортов – оттуда-то весь этот хмурый, тускло-бурый, будто глина на болоте, цвет обложки. Гера не знал и никогда не видел, как выглядели эти паспорта, он слушал и почти ее не слышал, он просто любовался ею, просто хотел, чтобы она рассказывала что угодно, немного шепелявя и пришлепывая мягкими губами. Все же спросил, откуда она знает про обложку и уважительно предположил, что она, наверное, историк или издатель… Нет, не историк, был ответ. И не издатель, даже не полиграфист. Но ей все интересно. Допив свой кофе, вдруг спросила: «Прочтешь Суворова – расскажешь?»

«Когда?»

«При встрече».

«А когда мы встретимся?»

«Хоть завтра».

«Завтра?» – не поверил Гера.

Дома спросил отца, не сохранил ли он свой старый советский паспорт.

«Нет, я его сдал. А мама вроде сохранила… Зачем тебе?»

Паспорт нашли. Мать поглядела на себя в паспорте, на свои детские и круглые, испуганные глаза и горько вздохнула. Гера унес этот паспорт к себе, сравнил его обложку с обложкой книги. Цвет совпал, и это Геру обрадовало. В тот вечер он не включал компьютер, пытался читать письма Суворова и ни слова в них не понял. Спать лег рано, надеясь поскорей уснуть и тем приблизить следующий день. «Завтра узнаю, как тебя зовут. Спокойной тебе ночи», – сказал он вслух и тотчас уснул.

Они встретились на следующий день. Потом Татьяна была занята; они не виделись два дня, и во второй, последний день той первой их разлуки Гера в тоске позволил себе выпить виски в баре на Солянке. Вкус виски ему понравился. На третий день они гуляли по Москве до темноты, он, как всегда, не знал, о чем ей рассказать. Он не хотел признаться в том, что он всего лишь школьник, и потому не говорил ей о своем бессрочном прогуле. Молчал и слушал ее. Она рассказывала о Москве, о каждой улице, которой они шли, причем рассказывала так, словно жила в те времена, о которых рассказывала, словно жила всегда. На Большой Бронной она коротко кивнула на безжизненные темные окна серого дома напротив желтого двухэтажного старинного особняка и, не задерживаясь возле него, сказала: «Здесь был ГУЛАГ».

Гера признался: «Я слышал о ГУЛАГЕ, но думал, что он где-то на Севере, – увидел ее быстрый взгляд и поправил себя: —Я хотел сказать: в Сибири».

Она надолго замолчала. Проходя мимо «Макдоналдса», он, лишь бы молчание прервать, заговорил о телепередаче, где говорили о варягах – что-то в той передаче его намедни возбудило, должно быть, из-за выпитого виски. В ответ Татьяна высказала все, что она думает о телевидении – так резко, зло и хмуро, как если б Гера ее чем-нибудь обидел. Он испугался. Она смягчилась и впервые его поцеловала.

Утром Гера объявил Панюкову, что хочет срочно поговорить с родителями. О своем желании услышать наконец голос Татьяны, он не сказал. Достал из горшка мобильник, сунул его вместе с зарядным устройством в карман куртки и собрался в Пытавино – помня о том, что только там работает мобильная связь.

– Зачем тебе в Пытавино? – подсказал ему Панюков, провожая на автобус. – Позвонишь из Селихнова, с игонинского телефона. Лика тебя соединит и денег не возьмет. Можно и с почты, но там долго ждать и не бесплатно…