Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

Забегая вперед, скажу, что капитану Слюсареву С. В., как и было предсказано во время посещения им буддийского храма в 1939 году, суждено было еще не один раз увидеть новый Китай. В одну из командировок отца в 1953 году наша семья сопровождала его в эту страну. В те годы взаимоотношения Советского Союза и Поднебесной протекали под лозунгом «Дружба навек». Ездили по пыльным спиралям китайских дорог. Готовились к большому празднику в Пекине, по случаю которого у меня появился шелковый китайский, на первый взгляд мальчиковый, наряд – брюки и пижамная кофта с вычурными петлями. На многолюдном параде – отчаянно яркие драконы, извивающиеся во всю бесконечную длину под трескучую музыку. Гривастые львы с выпученными глазами, замирающие в неудобной позе с поднятой ногой. Пых и блеск, возможно, случайно запущенной в сторону нашей трибуны петарды – и моментальная реакция адъютанта отца Якова Куцевалова, в фантастическом прыжке тигра закрывшего своим телом командира вместе с нами, пятилетними, на руках. К большому празднику под руководством учителя я выучила песенку на китайском языке для исполнения ее на торжественном банкете. Удивительно, что она навсегда поселилась в одном из ящичков моей памяти.

Я никогда о ней не вспоминала, но спустя много лет, когда на просмотре фильма итальянского режиссера Бертолуччи «Последний император» проходящие по площади Тяньаньмэнь шеренги китайцев неожиданно для меня затянули «ту-фуан-хо», я с удовольствием констатировала, что знаю текст, и вполголоса стала вторить гимну, посвященному великому кормчему.

Простор площади Тяньаньмэнь. Акустические чудеса старинных стен. Парки. Бамбуковые, лиановые заросли. Изящные тропинки, выводящие к озерцам, сплошь закрытые круглыми блинами листьев, в которых – то тенью, то всей роскошью плавников и хвостов – золотые, коралловые рыбки. И наконец, в парке Иехуань – чайный домик в виде корабля из белого мрамора, на постройку которого императрица Цы Си в XIX веке потратила весь бюджет Военно-морского флота Китая. Не слушая чужих объяснений, я тут же придумала свою собственную историю – белый изящный корабль на вечном приколе, конечно, мог быть только для больного наследника, чтобы безумный принц далеко не смог уплыть...

Во время пленения в 1949 году последний император Маньчжоу-Го Пу И сам ничего не делал и не хотел, чтобы члены его семьи чем-нибудь занимались. Какое-то время домашние стелили ему постель, подносили еду, стирали одежду. С начала 1950 года в Китае проводилась политика перековки преступников с помощью трудового воспитания. Мао Цзэдун лично входил во все тонкости содержания и перевоспитания последнего императора.

Когда бывший император Маньчжоу-Го сидел в тюрьме, то его, как и всех остальных, стали перевоспитывать физическим трудом. Он работал на крохотном предприятии по выработке кокса, дробил молотком уголь. Затем вместе со всей страной в рамках «большого скачка» принимал участие в борьбе против «четырех зол»: крыс, комаров, мух, воробьев.

Пу И уничтожил, по его признанию, несколько мышей и «ухлопал мух без счета!». Хотя другие китайцы в уничтожении «четырех зол» отличились гораздо больше. За два года борьбы в Китае было уничтожено полтора миллиарда воробьев, шестьдесят четыре тысячи тонн мух, восемь тысяч тонн комаров.

Через год после начала кампании урожай действительно стал лучше, но при этом расплодились гусеницы и саранча, поедающие побеги. Ранее численность этих популяций регулировалась воробьями. В результате нашествия саранчи урожаи резко уменьшились. В стране наступил голод, от которого погибло предположительно до 30 миллионов человек.

– А как китайцы уничтожали воробьев? – поинтересовалась я уже в Москве, вспоминая на досуге причитания мамы по поводу гибели дурашливых задиристых воробьев.

Мне объяснили, что китайцы выходили семьями на улицы, в поля и начинали гудеть в дудки, стучать палками, греметь в барабаны, они устраивали такой невообразимый шум специально, чтобы не дать воробьям сесть на ветки. Обессиленные птицы замертво падали на землю.

Время все расставило на свои места и каждому отвело свое место. На площади Тяньаньмэнь в мавзолее упокоился «отец» одного из самых многочисленных азиатских народов. Имена героев, помогавших восточному брату, – в камне и мраморе. «Память о советских летчиках будет вечно жить в сердцах китайского народа» – надпись на обелиске в парке Ухань. В Москве в кружевном, выстроенном в мавританском стиле здании Дружбы народов на стене выбита фамилия добровольца – Слюсарев Сидор Васильевич, Герой Советского Союза. Сама Золотая звезда Героя лежит в красной коробочке, на ее оборотной стороне номер 125. Застывшие, как в хрустальном царстве, навсегда умолкнувшие в 1950-е годы воробьи замерли на ветках деревьев на китайских вышивках, созданных умелыми руками вышивальщиц из провинции Наньлянь.

На тему финской кампании, в которую Слюсарев конечно же был вовлечен, также существовали записи отца, но не для официальной печати. Суть их заключалась в том, что наши летчики под самый новый, 1940 год отбомбили своих же, кажется танкистов, и Слюсарев, воевавший тогда на петрозаводском направлении в должности заместителя командующего ВВС 8-й армии, ездил разбираться по этому поводу к начальнику танкового корпуса.

Из того же последнего предвоенного года в маминой памяти отложилась своя история. Обычный день. У обочины одной из пыльных дорог, на которые тогда выходили ничего не боявшиеся крымские школьницы, голосует молоденькая девушка. Рядом неожиданно затормозила подкатившая легковушка. Распахнулась дверца. Задорно нырнув в темень салона, она – звонким голосом: «Дяденька, подвезите до поворота». Одновременно отмечает: в машине – трое военных, один – впереди, двое – на заднем сиденье. Приняв их молчание за знак согласия, проворно подсаживается к тому, кто за рулем. Скажем так, через час езды, на развилке дороги, попутчица оставляет запыленный автомобиль.

– Так вот, милая моя, то были немецкие шпионы, переодетые в нашу форму. Накануне войны они составляли карту наших дорог, – поясняет мне, непонятливой, мама.

– Но почему? Как ты можешь быть в этом уверена, если они, как ты сама говоришь, всю дорогу молчали?

– Вот именно. Когда мы уже отъехали, я просто оцепенела от страха. В машине стояла гробовая тишина. Тот, кто сидел рядом, в форме с погонами майора, ни разу ко мне не обернулся, глядя молча прямо перед собой на дорогу. Двое других сзади также не проронили ни одного слова. Чтобы трое наших молодых русских парней не захотели познакомиться, просто поболтать о чем-то в дороге – не бывает такого!