Мэри Шеффер - Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков

Нелепая затея.

Возможно, Вы измените решение, узнав, что основательница клуба Элизабет Маккенна не является коренной жительницей острова, и все ее потуги на утонченность — лишь пыль в глаза. Она обыкновенная выскочка, служанка из лондонского дома сэра Эмброуза Айверса, члена К.А. (Королевской академии). Вы наверняка о нем слышали, довольно известный портретист. Я, правда, никогда не понимала, в чём его заслуги. Портрет графини Ламбет в образе Боадицеи, стегающей коней, по-моему, непростительная вольность. Но, так или иначе, Элизабет Маккенна, с позволения сказать, дочь его экономки.

Пока мать вытирала пыль, сэр Эмброуз разрешал Элизабет болтаться без дела по мастерской, а в школе продержал много дольше, чем положено ребёнку её положения. Экономка умерла, когда девочке было четырнадцать. И как думаете, её отослали в соответствующее заведение, чтобы обучить подходящей профессии? Ничего подобного. Сэр Эмброуз оставил сироту в своем доме в Челси и к тому же внёс в список кандидатов на стипендию школы изящных искусств «Слейд».

Заметьте: сэр Эмброуз не являлся отцом девочки — его наклонности слишком хорошо известны, чтобы безусловно отмести это предположение, — но он обожал ее так, что невольно поощрял Элизабет в главном грехе, гордыне. Упадок нравственности — бич нашего времени, и Элизабет Маккенна — его воплощение.

Сэр Эмброуз владел домом на Гернси, на вершине утёса около Ля Буви. Он и экономка с девочкой проводили там каждое лето. Элизабет, дикарка, даже по воскресеньям носилась по острову растрёпанная. Никаких домашних обязанностей, перчаток, ботинок, чулок. Ходила в море рыбачить с простыми мужчинами. Шпионила за порядочными людьми в телескоп. Стыд и позор.

Когда сэр Эмброуз понял, что войны не миновать, то отправил Элизабет закрывать гернсийский дом. Что же, она поплатилась за его неорганизованность: пока заколачивала ставни, немцы высадились к ней на порог. Тем не менее она решила остаться на острове, но дальнейшие события (недостойные, с моей точки зрения, упоминания) показали, что она отнюдь не та самоотверженная героиня, какой ее числят.

Так называемый литературный клуб — и вовсе скандал. На Гернси есть люди достойного воспитания и культуры, однако они никогда не стали бы участвовать в этом балагане (даже по приглашению). В клубе лишь два приличных человека — Эбен Рамси и Амелия Моджери. Но прочие! Старьевщик, психиатр (неудачник и пьяница), свиновод-заика, лакей, представляющийся лордом, плюс Изола Прибби, колдунья (она сама призналась, что изготавливает и продаёт зелья). И еще пара-тройка личностей подобного сорта. Можете вообразить их «книжные вечера».

Вам не следует писать об этих людях. Бог знает, каковы их литературные пристрастия!

С уважением и глубокой христианской озабоченностью, Аделаида Эдисон (мисс)

Марк — Джулиет

Март, 2-е, 1946

Дорогая Джулиет!

Только что отобрал у музыкального критика билеты в оперу. «Ковент-Гарден», в восемь. Пойдёшь?

Твой Марк

Джулиет — Марку

Дорогой Марк!

Сегодня?

Джулиет

Марк — Джулиет

Да!

М.

Джулиет — Марку

Отлично! Жаль, конечно, критика. Эти билеты редки, как куриные зубы.

Джулиет

Марк — Джулиет

Критик обойдется стоячими местами. Напишет, как опера вдохновляет бедняков и т. д. и т. п.

Заеду за тобой в семь.

М.

Джулиет — Эбену

3 марта 1946 года

М-ру Эбену Рамси

Лепомье

Кале-лейн

Сент-Мартинс, Гернси

Дорогой мистер Рамси!

Очень благодарна, что Вы поделились со мной воспоминаниями о немецкой оккупации. В конце войны я тоже обещала себе, что больше никогда не буду о ней говорить. Я жила ею шесть лет и мечтала занять мысли чем-то — чем угодно — другим. Но это все равно что мечтать превратиться в другого человека. Война — часть нашей жизни, никуда не денешься.

Я рада, что Ваш внук Илай вернулся. Он живет с Вами или с родителями? Вы совсем ничего о нем не знали во время оккупации? И еще: все ли гернсийские дети вернулись одновременно? Какое счастье, если да!

Не хочется одолевать Вас вопросами, но если не трудно, ответьте на несколько. Мне известно, что Вы — участник ужина с жареной свиньей, который послужил причиной создания клуба любителей книг и пирогов из картофельных очистков. Но откуда у миссис Моджери вообще взялась свинья? Как можно спрятать такое большое животное?

И до чего храбро перед лицом опасности повела себя Элизабет Маккенна! Потрясающая находчивость, переполняющая меня беспомощным восхищением. Вы все, должно быть, очень беспокоитесь: прошли месяцы, а от нее ни слова. И не теряйте надежду! Я знаю от друзей, что Европа сейчас — большой разворошенный улей, тысячи и тысячи людей не могут добраться до дома. Один мой старый и добрый друг, которого в 1943 году сбили в Бирме, в прошлом месяце неожиданно объявился в Австралии — не в лучшем виде, но живой, а главное, рассчитывающий таким остаться.

Еще раз спасибо за письмо.

Искренне Ваша, Джулиет Эштон

Кловис Фосси — Джулиет

4 марта 1946 года

Дорогая мисс!

Вначале я не хотел ходить на книжные заседания. У меня на ферме полно работы, так зачем тратить время на истории о придуманных людях — как они обделывают свои придуманные дела.

Но в 1942 году я начал ухаживать за вдовой Хьюбер. Мы ходили гулять, и она всегда шла на пару шагов впереди и даже не разрешала взять ее за руку. А Ральфу Марчу разрешала, и я понимал, что мои ухаживания ей неинтересны.

Ральф жуткое трепло, когда выпьет, и он на всю таверну заявил: «Женщины любят стихи. Шепни им на ушко изящное словечко, и они тают — растекаются лужицей по траве». Некрасиво так говорить о дамах. Я сразу понял, что в отличие от меня, вдова Хьюбер ему нужна не сама по себе, а ради коровьего пастбища. И подумал — она хочет рифм? Она их получит.

Пошел в книжный к мистеру Фоксу, попросил любовных стихов. У него тогда книжек мало осталось: народ покупал на растопку. Когда он узнал, то закрыл магазин навсегда. Короче, выдал он мне какого-то Катулла. Был такой римлянин. Он знаете что писал в своих сочинениях? Я бы в жизни такого не сказал приличной женщине.

Он желал одну даму, Лесбию, а та согласилась было разделить с ним ложе, а потом отвергла. Не удивляюсь — не понравилось ему, видите ли, что она гладила своего коричневого воробушка. Приревновал к птахе. Побрел домой и ну писать, как ему тоскливо на это глядеть. Ужасно разобиделся, а после вообще разлюбил женщин и писал про них стихами всякие гадости.

К тому же он был жадюга. Одна падшая женщина попросила у него денег за услуги, так он ее, бедную, припечатал: