Ларс Хусум - Мой друг Иисус Христос

– Что случилось? – осторожно интересуется Йенс. Карен как-то стыдливо отвечает, что деду на голову угодила чугунная кастрюля.

– И как же она туда угодила?

Мы все молчим, и Йенсу приходится повторить свой вопрос. Я смотрю на окружающие меня лица – все они выражают страх. Я обещал Иисусу защищать своих друзей, и поэтому я говорю:

– Я его ударил. Я не хотел, но так получилось.

Все смотрят на меня так, словно я сделал им промывание желудка. Йеппе вдруг скидывает с себя одеяло и кричит:

– Неправда! Это сделал я.

Как будто это были важнейшие слова, которые он когда-либо произносил.

Я качаю головой:

– Не прикрывай меня, Йеппе, не надо.

Йеппе краснеет как рак, но возразить дальше не успевает, потому что в гостиную вошла бабушка:

– Йенс, Йенс.

Йенс оборачивается к ней:

– Да, Улла.

Его голос становится еще более спокойным. Ему очень нравится бабушка. Он несколько раз приходил к ней в гости уже после того, как она переселилась ко мне.

– Это я его ударила. Кастрюля в моей комнате. Они пытались меня защитить, но объявился Лайф, и я перепугалась. Сначала он ударил Марианну (щека у нее действительно опухла и приобрела фиолетовый оттенок), потом Йеппе (на руке у него был синяк размером с ладонь) и хотел меня утащить. Я так испугалась и разозлилась, что ударила его кастрюлей.

Йенс кивает и следует за бабушкой в ее комнату, чтобы принести кастрюлю. Йеппе продолжает протестовать, но полицейский убеждает его, что защищать бабушку бессмысленно, раз она сама во всем призналась. Йенс возвращается с кастрюлей и бабушкой:

– Мне очень жаль, но я надеюсь, что не будет серьезных последствий, ведь этот урод сам заслужил такую участь.

Карен встала и обняла Йенса. Он улыбнулся:

– Теперь нужно позвонить в полицию, а мы пока пойдем вместе с Уллой в маленькую комнату и побеседуем. Как только мы с ней закончим, естественно, поговорим и с вами.

Он подмигивает Карен, тем самым как бы говоря, что оказывает нам большую услугу. За десять минут мы успокоили Йеппе и выстроили историю: дед пришел, буянил, бабушка ударила его, потому что не сдержалась. Она сделала это ради всех нас.

Остаток дня был просто сумасшедшим. «Скорая», политики, журналисты, просто зеваки, непрекращающийся снег и чертов стресс. Наконец все закончилось, бабушку увезли. Я попрощался с ней, обнял так сильно, что у нее захрустели кости. Как только ее увезли, снег закончился.

Когда все оставили нас в покое, мы вздохнули с облегчением. Прекрасно понимая, что это еще не конец, мы пока что оказались предоставлены сами себе, а значит, можно было расслабиться. Все удивленно посмотрели на меня.

– Почему ты сказал, что ты это сделал? – спросил Йеппе.

Я взвешивал каждое слово, но все равно лучшего объяснения не нашел:

– Потому что ты мой друг.

Все молчали, взгляд Йеппе озарился благодарностью. Я заметил, что он держит за руку Велика, и обрадовался, что Велик по-прежнему заботится о нем. Велик вошел в образ. Марианна как-то по-особенному посмотрела на меня. Я смутился:

– Что такое?

Она не ответила, а затащила меня в свою комнату.

Я видел по ее глазам, что вот-вот произойдет нечто невообразимое. Она толкнула меня на стул, села верхом и принялась целовать – дико и страстно. Я с готовностью нащупал ее грудь. Она не сопротивлялась, и я запустил руки ей под свитер. Против этого она тоже не стала возражать. Подобное поведение сбило меня с толку, и в какое-то мгновение я поймал себя на том, что скорее хлопаю ее по груди, чем ласкаю. Овладев своими руками, я расстегнул ей лифчик и стянул с нее свитер. Но затем остановился: вид ее груди заставил мое сердце биться в экстазе. Марианна улыбнулась, отклонилась немного назад и бросила на меня страстный взгляд, расстегивая мне штаны. Я уже был готов. Она встала и сняла с себя брюки и трусы, оказавшись передо мной совершенно голой, а я чуть не кончил, лишь только взглянув на ее рыжие лобковые волосы. Она хотела сесть на меня сверху, но я остановил:

– Подожди. Постой немного. Мне хочется посмотреть на тебя. Какая ты красивая!

Я потянулся и нежно дотронулся до нее. Мои ладони скользили сверху, от ее груди к животу, затем плавно переместились на спину, а оттуда на ягодицы, где и остановились. Я сделал глубокий вдох и одной рукой провел между ее ног, но не до самого верха. Она немного дрожала, и я для большей уверенности посмотрел ей в глаза. Она счастливо улыбнулась:

– Мне нравятся твои прикосновения. Ты такой нежный.

Я снова положил руки ей на грудь и, приподнявшись, обхватил губами сосок. Она пыталась нащупать мой член, но никак не могла, пока я еще немного не привстал, одновременно целуя ее. Наконец, обхватив член руками, она сделала несколько движений сверху вниз, от чего я чуть не задохнулся. Я хотел еще поласкать ее и пальцами отыскал влагалище. Марианна задрожала чуть сильнее, тогда я запустил палец внутрь, где уже было влажно и мягко. Она выпустила член и резким движением убрала мою руку. На мгновение мне показалось, что я сделал что-то не так, но она грубо толкнула меня назад, так что я чуть не упал, а затем села сверху, и мы занялись сексом с таким неистовством, какое возможно лишь после долгого воздержания.

Велик постучался к нам в самом разгаре и поинтересовался, не желаю ли я побеседовать с журналистом «Дагбладет», который висел на телефоне. Но в тот момент я был не в состоянии говорить, так что попросту никак не отреагировал. А Велик продолжал стоять у двери и слушать. Вдруг он вскрикнул:

– Черт, трахаются!

Тут же послышался голос Карен:

– Йонас, отойди от двери! – И спустя десять секунд: – Йонас, живо!

А потом она сидела на мне, крепко вцепившись. Это было фантастическое ощущение. Мне хотелось долго сидеть так и ласкать ее ягодицы.

– А теперь я тебе все расскажу, – прошептала она и куснула меня за ухо.

Она пытливо посмотрела на меня, чтобы удостовериться, что я слушаю, но я сроду никого так внимательно не слушал.

Ей было тринадцать, когда ее мать решила, что «Свидетели Иеговы» способны объяснить все трудности и несчастья. Результат был очевидным: тетя и двоюродная сестра Марианны уже вступили в «Свидетели Иеговы».

– У нас постоянно разгорались скандалы, потому что я не хотела вступать в эту группу. Неприятно говорить, но мама заболела и погрустнела, а мне стало совестно, и я обещала хотя бы попробовать. И попробовала. Но скандалы возникли вновь, мама снова заболела и опечалилась, и я опять мучилась угрызениями совести. В конце концов я сдалась.

Мать Марианны после родов стала страдать глубокими депрессиями, здоровье ее пошатнулось, но «Свидетели Иеговы» чудесным образом помогли ей, и Марианна вынуждена была смириться со своим новым образом жизни, несмотря ни на что – потерю друзей, изменение стиля одежды, смену интересов. У нее теперь были новые друзья, другая одежда, иные интересы. Но все это оставалось для нее игрой. Она обретала себя лишь в одиночестве.