Марьяна Романова - Солнце в рукаве

Надя честно старалась и продержалась «незамеченной» до восемнадцати недель беременности, но потом живот взбунтовался с категоричностью отрока, вступившего в опасный возраст, когда наиболее благодатным выбором кажется то, чего не хотят твои родители. Он словно был обижен на Надю за то, что та его прячет. И начал расти в какой-то странной плоскости – как будто бы внутри нее раздувалось огромное яйцо, острый конец которого был обращен к миру.

Живот выиграл с разгромным счетом, а Надю вызвал «на ковер» старший менеджер бутика. Некая Наташа, высокая холеная холодная девица, которая считалась бы красавицей, если бы не выражение лица. Выражение лица было таким, словно она исподтишка брезгливо принюхивалась к собеседнику.

– Думаю, вы понимаете, почему я вас позвала, – сказала Наташа, вертя в руках серебряную десертную ложку.

Она сидела за небольшим офисным столом, в глубоком кресле, перед ней был чай и диетический салат из проростков, Надя же стояла, руки по швам, как первоклассница перед строгим директором школы.

Пришлось ответить:

– Понимаю… Но я хотела бы сказать в свою защиту.

– А мы не на суде. Нет, я не говорю, что вы должны уйти прямо сейчас. Завтра я позвоню в кадровое агентство. Вы – толковый работник, не думаю, что они найдут замену за два дня.

– Но я себя отлично чувствую. Я все тот же толковый работник. Разве я взяла хоть один отгул, хоть один…

– Да мне все равно, – улыбнулась Наташа. Она была из тех редких людей, кому улыбка не к лицу. – Я поставила вас в пару. Одна – эффектная, другая – толковая. Замену эффектной найти было бы проще.

Надя не знала, на что ей обижаться больше – на то, что ее в лицо назвали серой мышью (да еще и выставив так, будто бы «мышиность» – бонус), то ли за то, что ее лучшую подругу, которая так старается соответствовать (а втайне даже лелеет амбициозные планы открыть собственный бутик), все равно считают бестолковой.

– Считаю, что будет честным, если я дам вам две недели. И премию, конечно.

– Но куда же я…

– Вы не обижайтесь, Надя. Но ко мне в половине пятого придет наш новый байер. Мне хотелось бы успеть пообедать.

Эту унизительную манеру подобным образом заканчивать разговор сама Наташа почему-то считала европейской.

Так Надя потеряла работу.

– А почему бы тебе не начать шить? – предложил Борис.

Как всегда, был вечер среды. Как всегда, они пили кофе с молоком у огромного окна. Как всегда, их принимали за счастливую пару, ожидающую малыша, и, как всегда, Наде казалось это лестным, а Борису было все равно.

Борис был единственным, кто не проявил к ее пустоте ожидаемого сочувствия. Он был из тех, кто считает сочувствие непродуктивным.

– Наденька, в самом деле, ну почему? Ты же рассказывала, что в детстве мечтала как раз об этом.

– Да ну, глупости, – поморщилась она. – Ты наверняка мечтал стать космонавтом или пожарным, так что же теперь.

– Я мечтал стать заключенным, – улыбнулся он. – В моей детсадовской группе была девочка, самая красивая. Она однажды сказала – давай играть в тюрьму. У нее отец сидел. И заперла меня в кладовке на целый день. Иногда заходила и говорила: «Третья камера, все построились, руки на стену!» Хотя я был там один. А воспитатели решили, что меня раньше забрали из сада. Вечером, когда я нашелся, все жутко испугались. Но я ее не выдал.

– Как мило.

– Но мне было пять лет. А ты сама себе шила.

– Марианке тоже, – улыбнулась Надя. – Но у нее мать нормальная была. Отдавала ей платья старые, а я их перекраивала. Мне казалось, что получается нечто в стиле Мадонны. Сейчас, конечно, понимаю, что это был ужас-ужас.

– Но вот ты можешь сшить платье по выкройке?

– Ну… Могу в принципе. Что сложного? По выкройке все могут.

– Хорошо. А если ты посмотришь на платье, повертишь его в руках, то сможешь повторить фасон?

– Не знаю, – нахмурилась она. – Если он не очень трудный и если есть подходящая ткань… Наверное, смогу.

– Ты просто посмотри по сторонам, что продается вокруг. Либо вещи, которые мало кому по карману, либо ширпотреб с кривыми швами.

– Ты-то откуда знаешь? – рассмеялась она. – Не похож ты, Боря, на модника.

– У меня жена все-таки, – развел руками Борис, и его улыбка была как пощечина.

Надя в очередной раз подумала о том, как странны и ненормальны эти отношения. Любовник ее лучшей подруги. Не просто любовник – любимый мужчина. Который видит в ней, Наде, непонятно кого – друга? пациента? Который ей – что уж скрывать и малодушничать – нравится, нравится как мужчина женщине. Который невозмутимо говорит о жене, и Надя чувствует себя двойной предательницей. Двойной – потому что не рассказала Марианне об этих встречах-по-средам и потому что позволяет ему рассказывать о теневой стороне луны. Интересно, он знает, что думает о его браке Марианна?

Весь вечер Надя об этом думала. В пустой квартире думать удобно – не отвлекает никто. Она нашла на антресолях старые журналы «Burda» и убедилась, что представленные там модели вполне носибельны – после небольшой творческой обработки. В конце концов, винтаж в моде. В России, правда, эта мода не очень прижилась – люди слишком ярко помнят нищее прошлое, чтобы позволить себе носить вещи с чужого плеча. Но уже выросло новое поколение, не знавшее голода, – выросло и стало платежеспособным. Эти девочки отправляются в Лондон, чтобы на знаменитой Portobello road купить у пропахшей марихуаной и нафталином экстравагантно одетой торговки платье, как у топ-модели шестидесятых Твигги – той, что ввела моду на худобу, веснушки и короткие юбки. Конечно, хитроглазая торговка обманет и подсунет восьмидесятые, а то и вовсе новодел, но в сопровождении легенды о том, что сама Кейт Мосс покупает здесь наряды для вечеринок, косорылое платьишко покажется мечтой.

Надя же могла бы предложить что-то по-настоящему интересное, точную имитацию стиля.

И вот наконец у нее загорелись глаза. Отпихнув ногой стопку журналов, она помчалась к антресолям, где годами хранила барахло. Надя была не из любителей прозрачного минимализма, ей всегда было жаль избавляться от вещей. Выбрасывая вышедшее из моды платье, она чувствовала себя так, словно выгоняет на мороз состарившегося пса. Как будто знала, что однажды настанет день, когда эти выцветшие кружева и толстые синтетические юбки сыграют в ее жизни фатальную роль.

У Нади не было денег. Совсем. Она оплатила контракт в роддоме, прикинула, сколько надо отложить для детского приданого, кое-что положила на сберкнижку – воспитанная легкомысленной мамой, она все же успела перенять бабушкин священный ужас перед мифическим «черным днем». Тогда и выяснилось, что отныне и единый проездной в ее денежной амплитуде отдалился от незаметной мелочи в сторону недостижимой роскоши. Она не могла себе позволить купить новую ткань. Но у нее были платья, плащи, юбки, даже скатерти и шторы. Весь вечер она, бормоча, ворошила тряпье, как сумасшедший старьевщик, и сортировала по пакетам. Там же, на антресолях, нашлась и разобранная старая швейная машинка – сейчас такими никто не пользуется, но Надина нога еще помнит старенькую педаль.