Иван Зорин - Вечность мига: роман двухсот авторов

Венедикт включил телевизор.

«Тысячи американцев вышли на улицы, — трещал диктор. — Они требуют отставки президента и смены конституционного строя».

Приглушив звук, Венедикт уставился на покрывавшую телевизор пыль. Он вспомнил, как выследил жену у любовника, и как дома она всё отрицала. Сучка! Чёртова сучка! И чего не хватает? Зарплата у мужа приличная, через месяц — повышение. У него прихватило живот. Вымыв руки, он оттянул на щеках кожу и долго смотрел в зеркало. А в комнате переключил канал.

«Американцы устали от капитализма: львиная доля национальных богатств у горстки заправил…»

Если бы был ребёнок… И какого чёрта сразу не завели? Думал, молодая, пусть жизнь посмотрит. Насмотрелась! Тряпки, мужики, а рожать — тебе надо, сам и рожай!

«Ясно, что американские события изменят мир. Но как? На этот вопрос ответит ближайшее будущее, оставайтесь с нами…»

Венедикт утопил кнопку. Сварив кофе, сделал бутерброд и, зацепив ногой табурет, уселся по-турецки. А может, на работе начальству кости перемывает? Или корпоративная вечеринка — пятница же? Но нет! У сучки одно на уме!

Он включил радио, поискал музыку.

«Колонны протестующих стекаются к Белому дому, правительство не контролирует ситуацию…»

Венедикт отшвырнул приёмник и, обхватив голову, разрыдался.

У подъезда качался фонарь. «Марксистко-троцкистская идеология, давно пустившая корни в университетах, выплеснулась на площади», — слушал он, барабаня по стеклу пальцами. Только появись, сучка, только появись! Вспыхнули бесчисленные обиды, вспомнилось, как, отказываясь от его фамилии, рассмеялась: «Не хочу быть головнёй!» «Будешь разводкой!» — чуть не закричал Венедикт, бросившись собирать вещи, но, вытащив из шкафа платье, окаменел. К горлу подступил ком, навернулись слёзы. Чёрт с тобой! Найду, где переночевать, но и ты у меня попляшешь! Кинув платье на постель, он перебирал слова, которые бросит с порога, и холодно улыбался, представляя, как оставит жену в одиночестве созерцать пейзаж после битвы.

В двери повернулся ключ. От жены пахло вином, глаза блестели.

— Могла бы и позвонить.

Он не узнал своего голоса.

— Да аккумулятор разрядился. А ты уже поужинал? Без меня?

Венедикт побагровел.

— Не верю! Ни одному слову!

— Так я же ничего не рассказала.

Она бесстыдно ухмыльнулась.

— Так давай же, рассказывай! Где была?

— Это что, допрос?

— А ты опять будешь изворачиваться? Шлюха!

Жена опустилась на постель. Щелкнув пультом, уткнулась в экран.

«Социалистические преобразования неизбежны — Америка слишком глубоко увязла в коррупции, увлекая за собой остальной мир…»

— Я подаю на развод.

«Двухпартийная система — это двухсотлетний фарс, которому пора положить конец…»

— До суда поживёшь у матери.

«Американцы заслуживают свободы не меньше других народов…»

— Ты меня слышишь?

«Состоится экстренное заседание сената…»

— Будешь играть в молчанку?

Не отрываясь от экрана, она процедила:

— Кто тебе дал право так со мной разговаривать?

— Мои нервы!

— Нечего было попусту их тратить, надо было выслушать.

— Слушаю!

— Нет уж, развод так развод!

На Венедикта надели смирительную рубаху.

— И всё же, объясни.

«…американцы повсюду насаждали демократические принципы, чтобы теперь самим от них отказаться…»

— Разве трудно было одолжить телефон?

Она облизнула губы.

— Хотела, да Ленка забыла свой на работе.

— Какая Ленка?

— Сослуживица. Ей сегодня тридцать стукнуло, а пригласить некого. Ну и пришлось ей слёзы утирать.

У Венедикта выросли крылья.

— И куда ходили?

— Да в кафе за углом.

«Завтра проверю», — подумал он.

«Армейские части вряд ли станут подавлять выступления, военнослужащие разделяют народное возмущение…»

— А почему не к нам?

— Ну, ты же с работы, устал.

Выключив телевизор, она отвернулась к стене.

Венедикт сел рядом.

— Но, дорогая… Ты же знаешь, как я тебя люблю…

Она отстранилась.

— Ну, прости, бог знает, что в голову лезло…

Он виновато улыбнулся.

— И почему я должна прощать? — повернулась она. — Только потому что люблю тебя?

Венедикт закрыл ей рот поцелуем.

А под утро, выключая ночник, зевнул:

— Слышала про американцев?

— А ну их, — сонно отозвалась жена. — Вечно в центре внимания.

Пахом Шашура. «Обыватели и политика» (2011)

Греки, высмеивая египтян, приписывали им такую легенду. Одного фараона с колыбели убеждали, что он бог. Во всех храмах стояли его статуи, которым молились об урожае, богатстве или наследнике. Ему говорили, что от него зависит рост тростника, разливы Нила и победа над чернокожими нубийцами, нападающими из-за верхних порогов. В речах, длинных, как день, жрецы славословили фараона, а по вечерам слёзно просили его сделать так, чтобы утренняя ладья снова привезла в мир солнце. Для этого ему достаточно было трижды ударить в ладоши. Так продолжалось много лет, и, в конце концов, фараон сам уверовал в своё могущество. Но вот однажды, правя колесницей, он натёр руку и решил не причинять себе боль, хлопая в ладоши. «Ничего не случится, — заявил он жрецам, — если мир один день проведёт в темноте». После этого ничего не оставалось, как отправить фараона в царство мёртвых. Иначе, увидев на другой день солнце, он сошёл бы с ума.

Жрецы проткнули его бронзовыми кинжалами так, чтобы не испортить будущую мумию.

Тони Арнольд. «Ненависть цивилизаций» (1934)

Эх, Гомер, жив курилка!

На футбольных полях побеждает «Аякс», в больничном гардеробе словно написано: «И Ахилл не пройдёт без бахил!» Разве и сегодня каждый обманутый муж не Менелай? А каждый парламентский созыв — не список кораблей? Вот косметический салон «Прекрасная Елена». Вот советы соблазнителям «Парис». Бюро политических прогнозов «Кассандра», деревянные лошадки в Диснейленде — «Троянские кони». А туристическое агентство «Одиссей»? А швейная фабрика «Пенелопа»? Или парикмахерская «Златокудрый Аполлон»? Золотое яблоко присуждают на конкурсе стриптизёрш. Рекламные журналы поют, как сладкозвучные сирены. «Слеза Андромахи» — название для общества вдов, «Руины Илиона» — для агентства недвижимости, для бракоразводной конторы — «Гектор и Андромаха».

Нет, слепому старику не уснуть от слепого поклонения!

Слышите, как он ворочается в гробу?

Маруся Папрыйко. «Арена метаморфоз» (1999)

На одного раввина, отличавшегося осторожной предусмотрительностью, упала с неба цилиндрическая банка. «Вначале Бог сотворил небо и землю…» — прочитал он на ней. Вращая её слева направо, как велит еврейское письмо, раввин сделал оборот, но слова в надписи не повторялись. Они разворачивались, точно свиток Торы. Раввин вертел банку, и буквы разматывались, будто тончайшая нить, оставляющая неизменной катушку. Он вернулся в другую сторону — там по-прежнему было начало Торы! Тогда он посмотрел на банку сверху, пытаясь разглядеть боковую поверхность, но букв не увидел. Схоронив банку в полах лапсердака, раввин принес её домой, а ночью, пока не увидели другие, зарыл во дворе.