Платон Беседин - Чётки

Люблю Германию за автобаны; только за них и люблю.

Реверс. Вот он я: лощёная харя с зарумянившимися щеками в цвет галстука. Рядом свидетели, родители, гости, ещё какие-то люди. Вообще всё это, каждый элемент свадьбы, будто бутафория, что насмешливо шепчет: «Condoleo et congratulor [3] Соболезную и сорадуюсь (лат.). «.

Я говорил ей: «Мария, для кого эти траты? Ведь свадьбой уже никого не удивишь, а если и удивлять, то надо слишком много денег, слишком много». Но она никогда меня не слушала. Всё твердила своё: «Ich will! [4] Я хочу! (Нем.). «.

Я согласился на свадьбу. Точнее, на такую свадьбу. Согласился отдать все свои накопленные деньги. Плюс помогли родители.

Пятьсот гостей, авторское свадебное платье от Костаса Муркудиса, украшения от Филиппа Турне — страшно подумать, сколько денег на ветер. Нужно уметь сказать женщине «нет», а я этого делать никогда не умел.

Только что нас назвали мужем и женой. Мы пообещали друг другу быть вместе и в горе, и в радости.

Помню, как текут слёзы по её лицу, как, запинаясь, она произносит: «Михаэль, я беру тебя в мужья. Я обещаю перед лицом Господа: быть верной тебе, быть твоей опорой, как в счастье, так и в горе, в болезни и в здравии».

Я всегда верил в то, что в свадьбе самое главное — решимость жениха и невесты, их чёткое осознание того, что происходящее принадлежит исключительно им, что действия и слова сейчас, в момент, когда навсегда связываются судьбы, должны быть максимально искренними. Они принадлежат только друг другу, потому что всё происходившее с ними до этой минуты — предыстория, пролог, но повествование начинается только сейчас, с этой минуты, когда они объявлены мужем и женой.

Священники советуют: никогда не давайте обещаний, ибо всё равно их нарушите. Но давать обещания — не грех; грех — их не исполнять.

Бутылка виски на треть пуста. Я чувствую, как сознание превращается в сад расходящихся тропок, и невозможно угадать, по какой из них отправится моя мысль.

Ещё быстрее. Ещё больше ветра в моей голове. Нет дороги назад. И гнусавый визг, усиленный ревом гитар, наполняет пространство вокруг:

На медовый месяц мы отправились в Таиланд. Меня интересовали храмы, её — массаж и трансвеститы. В Бангкоке она заболела идеей силикона в груди.

— Когда я рожу и буду кормящей мамой, то груди обвиснут, а потому мне необходима операция, — твердила она.

— Сначала роди.

Но она хотела изменить грудь заранее. Как и всю себя.

Она проколола язык, брови, соски, нос и половые губы. Металлодетектор зашкаливал при её появлении. Я не успевал запоминать цвет её волос. Больше всего раздражали её ногти: то алые, как кровь, то зелёные, как тина, — они были неизменно яркими, острыми и длинными.

Человек, который часто меняет свою внешность, глубоко несчастен. Он чувствует разочарованность в жизни, а потому стремится к переменам. Он жаждет изменить быт, привычки, людей рядом, мир в целом, но начинает с себя, потому что это легче всего.

— Мария, для чего этот маскарад? — говорил я ей.

— Это модно, — твердила она, вертясь перед зеркалом.

— Мода для несчастных людей, прочти слово наоборот и поймёшь, чем она кончается, — вздыхал я, поднося шарфик или корсет.

— Oh, nein [6] О, нет! (Нем.). !

В каждой, даже самой образованной, женщине живёт Эллочка-Людоедочка. У моей жены — девять классов образования. Мадам Щукина поселилась в ней навсегда.

Любая жизненная ситуация, требующая обсуждения, очерченная мною сотнями здравых, веских доводов, захлёбывалась на её «oh, nein». Бесполезно было спорить — в такие моменты ей был отвратителен сам звук моего голоса.

В век, когда эмансипация стала естественным атрибутом и необходимым условием мирового порядка, когда равноправие превратилось в идею фикс, любой дамочке достаточно просто надуться, чтобы ввести мужчину в состояние кататонического ступора. Женщина твердит о силе, но предпочитает слабость, в коей эту силу ещё более ощущает. Она всегда выигрывает, так как может воспользоваться тем, что при детской игре в лова называют «я в домике».

Анна Каренина бросается под поезд, Лиза — в омут. В реальной жизни страдают и умирают мужчины. Женщина всегда имеет право на «oh, nein». С равнодушным лицом она может говорить самые гнусные вещи, как будто не клялась в вечной любви, а потом разрыдаться на плече, выдавив из себя пару извинений. Мужчина не может быть мелочен: он обязан простить и больше не вспоминать её слов.

Ещё один глоток виски.

Отношения — это сад. Вначале там только земля, которую мы засаживаем цветами. Сажать первые легко, потому что энтузиазма хоть отбавляй. Со временем в саду начинают прорастать сорняки. Мы рвём их сперва усердно, затем с ленцой, а потом и вовсе не хотим их замечать. И однажды сорняков становится так много, что за ними уже не видно цветов.

Я допиваю виски и швыряю бутылку в окно. Мой дед кидал в немцев гранаты. Вновь сообщение на i-phone: «Was zum Teufel geht da vor? Was ist mit Maria los, Michael? [8] Что, чёрт возьми, происходит? Что с Марией, Михаэль? (Нем.). ».

Что с Марией? Вы думаете, я не задавал себе этот вопрос? Думаете, не пытался разобраться в собственной жене?

Просто поговорить. Оказывается, это так сложно.

Люди вкалывают на работах как проклятые, приходят домой, к семьям, и думают, что самое трудное позади, но отношения — куда более тяжкий, ответственный труд.

Торможу. Где-то было пиво. Тянусь на заднее сиденье и нахожу упаковку. С шипящей пеной вскрываю банку.

Когда она спорила, то постоянно пузырила слюни. Да, определённо, её «oh, nein» и пена на губах, как у эпилептика, — главные воспоминания моей супружеской жизни.

Вначале всегда легче, потому что нет ответственности друг за друга. Безответственность — секрет долголетия отношений. Потом она хочет большего, ты хочешь, но всё уже пошло не так.

И тогда вы решаете, что если станете жить вместе, то всё придёт в норму. Первое время именно так, как вы прикидывали, но только первое время. И помучавшись в одной квартире, истерзав друг друга упрёками, вы находите новую панацею для умирающей любви — свадьба.

Говорят, что женщины меняются в браке. Это ложь: они просто уходят, и появляется кто-то другой, имеющий право — право на всё, на каждый участок твоей жизни, потому что теперь ты должен.

Каждый день, — да что там! — каждые полчаса, когда мы были вместе, возникали конфликты. Всё начиналось с мелочи, например, с неправильно сложенного полотенца или слишком громкого сморкания, и превращалось в ад. Она перестала улыбаться, приходя домой. Я пытался говорить с ней, пытался понять, в чём дело, но бесполезно.