Габриэль Маркес - Море, где исчезали времена

— Ушел бы я из этого поселка, если б мог, — плакал он во сне, — уехал бы к чертям отсюда, будь у меня хоть двадцать песо.

С этой ночи, в течение нескольких недель, над морем стоял аромат роз. Им пропитались деревянные дома, еда и вода для питья, и не было места, где бы он не был слышен. Многие боялись, что этот запах идет даже от их собственных испражнений. Мужчины и женщина, приходившие а лавку Катарино, в пятницу ушли, но вернулись в субботу с целой толпой. В воскресенье еще пришли люди, Они кишели везде, где только можно, в поисках еды и ночлега, так что стало невозможно пройти по улице. Приходили еще я еще. В лавку Катарино вернулись женщины, покинувшие поселок, когда оттуда ушла жизнь. Они стали еще толще и еще размалеваннее я принесли модные пластинки, никому и ничего не напоминавшие. Вернулся кое-кто из прежних жителей поселка. Они уходили, чтобы где-то в других местах набить карманы деньгами, в вернулись, хвастая своими успехами, но одеты они были в то же, в чем когда-то уходили. Появились музыканты и лотереи, гадалки и наемные убийцы, и люди с живыми змеями на шее, продававшие эликсир бессмертия. Они продолжали приходить еще в течение нескольких недель, даже когда начались дожди и море стало неспокойным, а запах исчез. Одним из последних пришел священник. Он появлялся всюду, ел хлеб, обмакивая его в кофе с молоком, и мало-помалу стал запрещать все, что появилась до него: лотереи, новую музыку и манеру танцевать под нее, и даже недавний обычай спать на берегу, Однажды вечером, в доме Мельчора, он произнес проповедь о запахе с моря.

— Возблагодарим же небеса, дети мои, — сказал он, — ибо это есть запах, ниспосланный Богом.

Кто-то перебил его:

— Откуда вы знаете, падре, вы ведь его еще не слышали?

— В Священном писании, — ответил тот, — ясно говорится об этом запахе. Этот поселок избран Господом.

Тобиас, как сомнамбула, появлялся то тут, то там среди всеобщего празднества, Он принес Клотильде деньги — она узнала, что это такое. Они представляли себе, как выиграют в рулетку кучу денег, потом все подсчитали и почувствовали себя несказанно богатыми с той суммой, которую могли бы выиграть. Но однажды вечером не только они, но и толпа, заполнившая поселок, увидели гораздо больше денег сразу, чем могло уместиться в их воображении. Это было в тот вечер, когда пришел сеньор Эрберт. Он появился неожиданно, установил посреди улицы стол и поставил на него два больших баула, доверху набитые банкнотами. Денег было столько, что вначале на них никто не обратил внимания, — невозможно было поверить, что это в самом деле деньги. Но когда сеньор Эрберт зазвонил в колокольчик, ему наконец поверили и стали подходить ближе — послушать.

— Я самый богатый человек на свете, — сказал он. — Денег у меня столько, что я не знаю, куда их складывать. Но кроме того, у меня столь большое сердце, что оно не умещается в моей груди, — поэтому я принял решение идти по свету и разрешать проблемы рода человеческого.

Он был крупный и краснолицый. Говорил громко, без пауз, жестикулируя мягкими, вялыми руками, которые казались только что выбритыми. Речь продолжалась четверть часа, потом он передохнул. Затем снова потряс колокольчиком и начал говорить. В середине речи кто-то в толпе перебил его, помахав шляпой:

— Слушайте, мистер, незачем столько говорить, начинайте раздавать деньги.

— О нет, — ответил сеньор Эрберт.

— Раздавать деньги просто так — не только бессмысленно, но и несправедливо.

Он нашел глазами того, кто его перебил, и сделал ему знак подойти. Толпа расступилась.

— Все будет иначе, — продолжал сеньор Эрберт, — с помощью нашего нетерпеливого друга мы продемонстрируем сейчас наиболее справедливый способ распределения богатств. Как тебя зовут?

— Патрисио.

— Прекрасно, Патрисио, — сказал сеньор Эрберт, — Как у всех, у тебя есть давняя проблема, которую ты не в силах разрешить?

Патрисио снял шляпу и кивнул.

— Какая же?

— Проблема у меня такая, — сказал Патрисио, — денег нет.

— И сколько тебе нужно?

— Сорок восемь песо.

Сеньор Эрберт издал торжествующий возглас. «Сорок восемь песо», — повторил он. Толпа одобрительно зашумела.

— Прекрасно, Патрисио, — продолжал сеньор Эрберт, — А теперь скажи нам: что ты умеешь делать?

— Много чего.

— Выбери что-нибудь одно, — сказал сеньор Эрберт, — То, что умеешь лучше всего.

— Ладно, — ответил Патрисио, — Я умею подражать голосам птиц.

Снова послышался одобрительный шум, и сеньор Эрберт обратился к собравшимся:

— А теперь, сеньоры, наш друг Патрисио, который великолепно подражает голосам птиц, изобразит нам пение сорока восьми разных птиц — и таким образом разрешит свою величайшую проблему.

И тогда Патрисио, перед удивленно притихшей толпой, начал подражать пению птиц. То свистом, то клекотом он изобразил всех известных птиц, а чтобы набрать нужное число — и таких, которых никто не мог узнать. Когда он закончил, сеньор Эрберт попросил собравшихся поаплодировать и отдал ему сорок восемь песо.

— А сейчас, — сказал он, — подходите по очереди. — До этого же часа завтрашнего дня я буду здесь разрешать ваши проблемы.

Старый Хакоб узнавал о происходящей суматохе из разговоров проходивших мимо людей. С каждым новым известием сердце у него распирало все больше и больше, пока он не почувствовал, что оно вот-вот разорвется.

— Что вы думаете об этом гринго [2] Так называют в Латинской Америке американцев из США ? — спросил он.

Дон Максиме Гомес пожал плечами.

— Может быть, он — филантроп.

— Если бы я умел что-нибудь делать, — сказал старый Хакоб, — я тоже мог бы решить свою маленькую проблему. У меня-то ведь и вовсе ерунда: двадцать пeco.

— Вы отлично играете в шашки, — сказал дон Максиме Гомес.

Старый Хакоб, казалось, не обратил внимания на эти слова. Но оставшись один, завернул в газету игральную доску и коробку с шашками и отправился на поединок с сеньором Эрбертом. Он ждал своей очереди до полуночи. Наконец сеньор Эрберт нагрузил своими баулами двоих мужчин и распрощался до утра. Он не пошел спать. Он появился в лавке Катарино, в сопровождении мужчин, которые несли его баулы, а за ним все шли толпой люди со своими проблемами. Он решал их одну за другой, и решил столько, что в конце концов остались только женщины и несколько мужчин, чьи проблемы были уже решены. В глубине комнаты одинокая женщина неторопливо обмахивалась какой-то рекламной, словно веером.

— А ты, — крикнул ей сеньор Эрберт, — у тебя что за проблема?

Женщина перестала обмахиваться.

— Я вашего праздника не касаюсь, мистер, — крикнула она через всю комнату. — Нет у меня никаких проблем, я — проститутка, так уж у меня устроено нутро.