Рязанов Михайлович - Ледолом

С огромным нежеланием, будто кто-то невидимый, но ощущаемый мною, препятствовал каждому шагу, всё же взобрался по широкой внутренней лестнице на второй этаж обширного дома номер тридцать, где обитало семейство Мироедовых.

Неприятные воспоминания всплывали в воображении: сколько раз нас, соседских пацанов, собиравшихся поиграть на широкой террасе, гонял чем ни попадя под руку отец Тольки, полусумасшедший коренастый старик, служивший в городской прокуратуре, — он числился большевиком с пятого года и входил когда-то в совершенно непонятную мне «тройку». Суровый нрав деда Семёна Мироедова известен всей Свободе. Это он измордовал старшего сына за какой-то пустяковый проступок (без его согласия привёл в дом гостей) при соседках девчонках — юноша убежал из дому, связался со шпаной и угодил в тюрьму. Отец не только ничего не предпринял, чтобы вызволить провинившегося из темницы, но, как уверял нас Толька, мой ровесник, дал указания судье «врезать» пацану «на всю катушку». С тех пор Борис Рваная Морда, такую кличку он получил среди отпетых преступников за изрезанную опасной бритвой физиономию, редко появлялся на воле. И ненадолго. Кличку же ему дали после того, как один из «кирюх» Бори по кличке Немой (он и в самом деле страдал этим дефектом) — ему побластилось, что дружок мухлюет при игре в карты, — располосовал его лицо, повторяю, опасной бритвой от мочек ушей до уголков рта — справа и слева. Позднее, на Красноярской пересылке, на большой сходке воров в законе поступок Немого блатные осудили. Его «землянули». Труп на себя взял «гандон», а не убийца. Так блатные выясняли отношения: кто прав. Ссора произошла во время картёжной игры на хазе (в притоне).

Толька, который тоже обладал кличкой — Глиста, очень гордился своим знаменитым братом и, будучи худосочным, когда ему грозила опасность, обязательно стращал противника Борей Рваной Мордой, дескать, брат вернётся с «кичмана» (из тюрьмы) и зарежет обидчика, как Немого на Красноярской пересылке.

Не без опаски поднимался я по деревянным разболтанным ступеням: вдруг нарвусь на деда Семёна? Угнетала мысль, что возвращается он из прокуратуры тоже поздно. Чего он там всегда делал до ночи?

На террасе я никого не обнаружил и постучал в дверь. Открыл её Толька. Старуха-мать, смиренная и безобидная, прихворнула и лежала в одной из нескольких комнат на сундуке в углу комнаты, над ней висела иконка с лампадой.

— Ково я вижу! — дурачась, воскликнул Толька. В тоне его восклицания отчётливо чувствовались насмешка, недоброжелание и превосходство. Вероятно, не забыл драку, когда они втроём напали на меня, пытаясь отнять кольчугу. Ладно, что я изловчился и уцепился за дрын, которым они орудовали. Это он, Толька, подговорил своих корешей избить меня. За что? Не мог простить проигрыш в жёстку и потери звания лучшего мастака в этой игре-забаве? Сейчас от Мироеда можно было ожидать любой пакости — вот в них он действительно проявлял завидную изобретательность. И дерзость. Ну, такой он, Толька, с детства, сколько я его помню.

— Мне нужен Генка, — прямо заявил я, даже не поздоровавшись с ним и ещё несколькими пацанами, игравшими в самодельные карты — стиры, какие делают в тюрьмах.

— А где мы ево выебем тебе? Нету Гундосика. Был да весь вышел.

Но я разглядел среди скучившихся ребят Генку — Толька дурачил меня. С ехидной улыбочкой, всего на год старше меня, Мироед давно пытался переманить к себе ребят, с которыми мы, тимуровцы, дружили.

Не отходя от порога, я позвал:

— Генк, подойди сюда, ты мне нужен.

— Чево разбазлался — мать болеет. По ушам хотишь получить, фраерскую пыль стряхнуть? — нашёл придирку, или, как мы называли, «солдатскую причину», Мироед, чтобы затеять спор, а после драку устроить, — ведь пацаны из компашки, несомненно, поддержали бы его, а не меня.

Но Гундосик встал и направился ко мне.

— Чо, Сапог, шестеришь Ризану?

— Иди, Ризан, к нам в картишки шпилить. Толька меня в буру научил играть. Чесная воровская игра, — пригласил меня Генка. — На шелабаны. Один щелчок в лоб за проигрыш.

— Гундосик, канай ко мне, ты мене нужен, — повторил мою просьбу Толька. — Нацирлух!

Я оставил «крючок» [270] Крючок — словесная зацепка для дальнейшего разговора либо действий (уличная феня). без ответа — приглашение Мироеда. Хотя он вроде бы обращался к Генке, но вызывал на возражение меня.

Дед Семён очень мало времени отдавал родным пенатам, Борис этапничал по тюрьмам и концлагерям, поэтому Толька главенствовал в доме. Жила семья за счёт пенсий — Толькиной и матери — да квартирантов, которым сдавали угловую, с отдельным входом с веранды, комнату, в которой раньше проживал Борис. В настоящее время отбывавшего очередной срок наказания за совершённое преступление, как всегда — карманную кражу. Хотя и прошёл прекрасную выучку у лучших щипачей — всё равно попадался с поличным. Такова судьба любого вора.

— Чо ты, как тихушник, тыришься? — встрял в наш с Генкой разговор Толька. — Базарь при всех, здеся все свои. Или ты нам не доверяешь?

— Мне нужен только Генка, больше это никого не касается. — Ответил я, стараясь говорить уверенно, твёрдо, нутром чувствуя, что Мироед клонит к скандалу.

— Не доверяешь? За парчушек [271] Парчушка — уничижительное от «порчак» — порченый, недостойный звания блатного или приблатнённого вора, вообще преступника. Воспринимается криминальными элементами как оскорбление. нас держишь?