Майкл Ондатже - Кошкин стол

С этим полумифическим пистолетом связан еще один эпизод. Однажды днем, занимаясь с Кассием, мисс Ласкети одолжила ему вечное перо. Он об этом позабыл, а потом, уже после ужина, нащупал перо в кармане брюк. Мисс Ласкети он отыскал за одним из столов — она была увлечена разговором, а сумочка ее висела тут же на спинке стула. Кассий наклонился, чтобы, не отвлекая ее, положить перо в сумочку, но тут ее обнаженная рука быстрым змеиным движением перехватила его ладонь и вынула из нее перо. Она даже не обернулась и не взглянула на него.

— Спасибо, Кассий, всё на месте, — сказала она и продолжила свою речь.

Для нас это стало еще одной уликой.

Несмотря на самоуверенность, она никогда никого не судила. Похоже, раздражал ее один-единственный человек, а именно мистер джигс, да и то потому, что она считала его хвастуном. Он постоянно разглагольствовал, какой он меткий и умелый стрелок. То, что мисс Ласкети тоже меткий стрелок, выяснилось много позднее, когда мы обнаружили фотографию юной Перинетты Ласкети, которая идет себе, посмеиваясь, от многократно пробитой в «яблочко» мишени на состязаниях в Бисли рядом с героем войны, поляком Юлиусом Гружей, который впоследствии представлял Англию на Играх Содружества в стрельбе с пятидесяти метров по движущейся мишени. Кстати, именно в статье, посвященной Груже, и упомянута меткость мисс Ласкети, хотя куда более пространно повествуется о возможных романтических отношениях изображенной на фотографии пары. Твидовый пиджак, светлые волосы пронизаны солнцем — она совсем не похожа на блеклую «старую деву», делавшую наброски на палубе «Оронсея» и швырявшую детективы в море.

Фотографию и статью раскопал Рамадин, когда мы уже жили в Англии. Он приметил ее в старом выпуске «Иллюстрейтед Лондон ньюз». Мы копались в бумажных завалах Кройдонской публичной библиотеки и вряд ли опознали бы мисс Ласкети, не окажись в подзаголовке ее имени. К тому моменту, к середине пятидесятых, ее спутник, Юлиус Гружа, успел сделаться прославленным олимпийским чемпионом, а также влиятельным человеком на Уайтхолле, где, судя по всему, у мисс Ласкети тоже были определенные связи. Когда бы мы с Рамадином знали тогда, как связаться с Кассием, мы сделали бы фотокопию этого «доолимпийского» снимка и послали бы ему.

В наших глазах она не была красивой женщиной. Нас больше привлекали разнообразные грани ее личности, которые мы открывали одну за другой. Ее изначальная настороженность была лишь следствием природной застенчивости. А потом — будто ты набрел на клетку с лисятами на какой-нибудь сельской ярмарке. И хотя фамилия Ласкети вроде бы говорила о европейском происхождении, ее владелица вполне уютно уживалась рядом с британской «садовой» аристократией.

Она, безусловно, была знакома со всевозможными гранями английской жизни. Например, нас просто ошарашили сведения, которыми она поделилась, когда речь за «кошкиным столом» зашла про туристические походы: среди ее знакомых, мол, есть такие туристы (в том числе ее троюродный брат), которые, отправляясь на все выходные в поход, надевают только носки да ботинки и вешают на плечи солдатский ранец. В таком виде идут по лесам, через поля, переходят вброд лососевые ручьи. Встретишь их в дороге — не заметят, будто бы ты невидимка, при этом они убеждены, что ты их не видишь тоже. Подойдя под вечер к деревне, они одеваются у околицы, заходят в трактир, ужинают в одиночестве и отправляются к себе в комнату спать.

Выслушав мисс Ласкети, за столом с легкостью вообразили себе картину и примолкли. Большинство пассажиров составляли начитанные азиаты, которым непросто было совместить свои представления об английской жизни, почерпнутые из Джейн Остен и Агаты Кристи, с этими голыми туристами. Причудливый и не совсем уместный анекдот стал первой черточкой, изменившей в наших глазах образ мисс Ласкети, который поначалу напоминал выцветшие обои. После рассказа о туристах за столом повисло молчание; нарушил его мистер Мазаппа, вернувшись к непроницаемым лицам мадонн, о которых уже говорил раньше.

— С этими мадоннами вот какая беда, — заявил он. — Младенца-то надо кормить, а мамочки выставляют напоказ груди что твой надутый мяч или пустотелый пончик. Чего же тут удивляться, что у всех младенцев вид как у сердитых взрослых. Я видел только одну картину, где по младенцу сразу видно, что он прекрасно выкормлен и сосредоточен на сосании молока. Было это под Сеговией, в Гранье, в летнем дворце, и речь идет о крошечной шпалере, и там мадонна вовсе не смотрит в будущее. Она просто следит, с каким удовольствием младенчик Христос сосет ее грудь.

— Вас послушать — вы специалист по грудному вскармливанию, — заметил кто-то за столом. — У вас есть дети?

Едва уловимая пауза, потом мистер Мазаппа ответил:

— Разумеется.

— Рада, что вы любите шпалеры, мистер Мазаппа, — вклинилась мисс Ласкети, прервав новое молчание, повисшее после этой реплики; мистер Мазаппа ничего не добавил — ни сколько у него детей, ни как их зовут. — Интересно, а кто выткал ту шпалеру? Может, речь идет о стиле мудехар, [15] Мудехарами назывались оставшиеся в Испании после Реконкисты мусульмане; они славились как искусные ремесленники. тогда это могла быть женщина. Но только если шпалера относится к пятнадцатому веку. Как приеду в Лондон, разберусь. Я некоторое время работала у джентльмена, который коллекционировал такие вещи. Вкус у него был отличный, при этом он был крепким орешком. Однако он научил меня ценить ткани. Удивительно узнавать такие вещи от мужчины.

Мы припрятали по карманам эти откровения. Кто этот джентльмен, «крепкий орешек»? И что это за троюродный брат-турист? Похоже, наша старая дева разбирается не только в голубях и набросках.

* * *

Уже в нынешней жизни, несколько месяцев тому назад, я получил посылку, отправленную из Уитленда в Кармартеншире, — ее мне переслал мой английский издатель. Там лежало несколько цветных ксерокопий с рисунков и письмо от Перинетты Ласкети. Написано оно было после моего выступления по Би-би-си на тему «Молодость» — в этой программе я между делом упомянул свое плаванье в Англию.

Прежде всего я рассмотрел рисунки. Увидел себя, маленького и тощего, Кассия с сигаретой, очень красивый портрет Эмили, в синем берете с пером. Эмили, которая исчезла из моей жизни. Мало-помалу я стал опознавать и другие лица — казначея, мистера Невила, — уголки судна, погребенные в глубинах прошлого: киноэкран на корме, рояль в бальной зале, за которым сидит смазанная фигура, матросов во время учебной пожарной тревоги, то одно, то другое. Все рисунки запечатлели наше плаванье в 1954 году из Коломбо в Тилбери.

Уитленд

Графство Кармартеншир