Яан Кросс - Свадебное путешествие

Эта Марет, дева с легкими восточно-балтийскими округлостями и внимательным зеленовато-серым взглядом, была весьма немногословна. Временами за ее приветливыми словами могла, пожалуй, померещиться железная последовательность. Но в чем ей было не отказать, так это в живом уме. Она с лету понимала все неуловимые для третьих лиц намеки, шуточки и недомолвки Петера. И трогательно реагировала на них: пухлыми губками она как бы посылала ему немые воздушные поцелуйчики — м-м-м-милый…

И вот они вчетвером в студенческой комнатке Пеэпа и Керсти на углу улиц Вески и Бурденко сидели, прихлебывая позапрошлогоднее вино из красной смородины тугласова сада, три или четыре бутылки которого Петер принес с собой в старом обтрепанном портфеле. Под причмокивание Марет он говорил:

— Что же вы, шуты гороховые, так до сих пор не окольцевались? Дело, конечно, ваше. Но в нашемделе вы, на мой взгляд, вполне можете составить нам компанию. Что за дело? Сейчас расскажу. Вы нашего господина городского секретаря знаете?

Пеэп уточнил:

— Господина Пуннинга? Да как сказать. Как бы это поточнее выразиться — знаю или знаком. Кто-то показал мне его на улице в первую неделю моего пребывания в Тарту. Он тогда еще не был городским секретарем, он был деятель Союза корпораций. А затем — недели две спустя — сидел я в полупустом с утра зале кафе «Афины» и обратил внимание: шагах в десяти от меня сидел некто и читал «Постимеэс». Мне не было видно, кто это, газета заслоняла его полностью. И тут я приметил: временами его правая рука отпускала край газеты — газета от этого своего положения не меняла, — рука на миг показывалась, растирала что-то между большим и указательным пальцами и скидывала на пол… И я догадался: заслоняясь газетой, читатель ковыряет в носу и бросает козявки на пол. С грешным удовольствием, надо полагать. Тогда я кашлянул, довольно-таки громко. На что он опустил свою газету. Это оказался Пуннинг. Его раскормленная рожа. Несколько сконфуженная, пожалуй. Но не слишком. Я приветствовал его. По-моему, иронично. Он ответил. С тех пор мы здороваемся. Так что решайте сами, знаю я его или только знаком с ним…

— Да один черт, — отозвался Петер.

— Во всяком случае, я его знаю, — заворковала Керсти. — Он танцевал со мной майской ночью в 40-м, в «Ривонии». И с тех пор всякий раз здоровается со мной!

— Ну, тем более у вас есть причина присоединиться к нам. У Керсти от умиления, у Пеэпа — из зловредности, — сказал Петер.

— Так что же это за дело такое? — настаивал Пеэп.

— Во-первых, когда немцы поставили в Тарту городским головой доктора Синка, — стал объяснять Петер, — а господина Пуннинга сделали городским секретарем, так ему моча в голову сильно ударила. Аж с головкой захлестнула. И вот в то же самое время попалось мне несколько номеров «Студенческой газеты» десятилетней давности. И в то же самое время мы с Марет, не сегодня-завтра молодожены, рассуждали, в какоев сущности дрянное время мы живем и надо что-то против этого предпринять. В том хотя бы плане, как свадебное путешествие, как в старые добрые времена, не так ли. И когда я вдруг случайно прослышал, что этот самый Калдре, который пытался завалить меня на экзамене и в известном смысле завалил-таки меня, этот мой друг сердечный как член «Ривонии» et ceterа, друг сердечный этого самого Пуннинга, и вот я с месяц или полтора тому назад, приняв тугласова красного винца — как-то раз в сердцах аж до самого утра потягивал, — отправился поговорить с господином Пуннингом. В восемь утра я был уже на площади перед ратушей, потому как слыхал, что господин Пуннинг встает рано, делает гимнастику и бывает, что по утрам он даже склонен к проявлению фантазии. Как это с толстяками случается.

Словом, уселся я в его кожаное кресло и завел речь, мол, город Тарту, бремя секретарской должности коего возложено теперь, к счастью, на его многоопытные плечи, как город университетский и форпост Новой Европы здесь, на северо-востоке, со вниманием и сочувствием, особенно что касается университетской публики, очень сознательно следит за этими — хм — гигантскими сдвигами, которые происходят в настоящее время на карте Европы, да и на карте мира. Ясно. Однако серьезные человеческие потери, которые сопутствуют всему этому, и потери именно в части наиболее ценного человеческого материала, само собой, подводят академическую молодежь к проблеме восполнения этих потерь. То есть к проблеме рождаемости, не так ли. Надо сказать, что проблема рождаемости, пустые люльки et cetera — один из давнишних коньков Пуннинга, насколько это было мне известно. Несколько лет назад он писал об этих вещах в «Новой Эстонии». А до того — в «Студенческой газете» — на другую свою любимую тему: о Муссолини и древне-римском наследии в современной Италии. Так что я плел себе да плел и потихоньку принялся увязывать концы с концами. Значит так, видите ли, в результате людских потерь в антибольшевистской Европе молодые супружеские пары являются самой важной частью народа. Это так. Но для того, чтобы вполне ощутить свою всемирно-историческую миссию, молодые люди нуждаются, я бы сказал, в определенном внимании, своего рода признании, в стимулирующем государственном акте. Видите ли, господин Пуннинг, у нас сейчас есть четыре или пять таких академических пар, а потенциальных еще столько же, и что могло бы стать для нас более морально обязывающим, расширило бы кругозор и вдохновило окружающих, как не путешествие, скажем так, свадебное путешествие, которое дало бы им личный опыт нового расцвета великого наследия Рима в руководимой дуче Италии. Нет — нет — нет — нет, не беспокойтесь, господин городской секретарь, все мы готовы оплатить такое путешествие из собственного кармана. Хотя бы половину его стоимости. Да-да-да, каждая пара оплатит свое свадебное путешествие. Мы ведь мыслим это как коллективное свадебное путешествие. Вот-вот-вот. Некоторые из нас готовы впоследствии написать об этом — в «Постимеэс», «Ээсти сына», а может статься, и в берлинских газетах. Как знать, не явится ли это зародышем всеевропейской акции, а то и традиции? Но прежде всего мы нуждаемся в организационной помощи городских властей. Затем — железнодорожные билеты, скажем, двадцать билетов Тарту — Мюнхен — Рим и обратно. А сейчас господин городской секретарь мог бы начать с того, что облечет в слова нашу, впрочем, что значит нашу — своюидею и обратится с нею, может быть, и в Берлин, в аппарат господина Геббельса, но в таллиннское представительство «Kraft durch Freude» в любом случае. И я добавил еще:

— Ведь старшекурсники наверняка еще прекрасно помнят, что у господина городского секретаря есть богатейший опыт студенческих экскурсий, если не ошибаюсь, во Францию, не так ли?