Сергей Довлатов - Речь без повода... или Колонки редактора

А не дадут — и так отпустят. Без контрибуции.

Поскольку выхода другого нет.

Самое опасное у еврея — голова. А головы рубить — страшно. Не все же как бараны…

Большевики ребята шустрые. Китая не боятся. Америки — тем более.

А вот собственного народа боятся. И правильно делают…

Вон она Польша — рядом. Забастовали поляки, и ничего. Пришлось идти на уступки. И танками давить поляков Брежнев не решается. Потому что война начнется. А на войне, говорят, стреляют. И могут угодить в тебя…

В Чехословакии была совсем другая картина. Там все происходило наверху. В правительстве. Под руководством товарища Дубчека. А народ был сравнительно пассивен. То есть поддерживал, конечно, разумные начинания. Но без особого энтузиазма. Не проявляя собственной инициативы. Как говорится, в силу привычки.

Польша — совсем иное дело. Там именно народное движение. Направленное против руководства…

Что будет дальше — не знаю. Что предпримут власти? Как будут выходить из положения?..

А пока евреев выпускают. Иначе получится война на три фронта. С Востоком, Западом и собственным народом…»

Дима взмахнул тесаком, и мне стало жутко!

Ситуация в Польше накаляется. Правительство отказывается выполнять требования народа. Народ отказывается работать.

Стране угрожает голод.

Развязка последует в течение ближайших недель.

В основе событий — рабочее движение за экономические права. Параллельно действуют крестьяне и студенчество. Интеллигенция сочувствует рабочим и крестьянам.

Все это совершается под эгидой католической церкви.

Формально «Солидарность» выдвигает экономические требования. В сущности же кризис носит политический характер.

Идея подлинного народовластия влечет за собой демократизацию общества. А значит — структурные преобразования режима.

То есть — советскому господству приходит конец…

Что будет дальше? Почему так долго бездействуют советские власти?

Советские власти, попросту говоря, не знают, что им делать. Советские власти колеблются.

В случае интервенции разразится огромный скандал. И дело не в сопротивлении поляков. Активного сопротивления не будет. Польские рабочие не вооружены. Армия в лучшем случае разойдется по домам. Все ограничится незначительными диверсионными актами.

Советские власти — если они решатся на это — захватят Польшу мгновенно. Причем без особого кровопролития.

И тут начнется самое ужасное.

Когда-то Валенса произнес очень серьезную фразу:

— Можно захватить Польшу. Нельзя заставить поляков работать…

Это правда. А значит, в Польше увязнет огромный советский корпус. А значит, нужно будет кормить тридцать шесть миллионов поляков.

Такого советская экономика не выдержит. Начнется агония…

Советские власти колеблются. Теоретически у них есть два пути:

1. Дать Польше независимость. Оставить ее в покое. Предоставить ей возможность жить самостоятельно.

Этого не будет. Этого советская власть не допустит. Если это произойдет, можно собирать чемоданы и отправляться домой…

2. Оккупировать Польшу. Перессориться со всем миром. Окончательно разрушить советскую экономику. И с горя начать мировую войну…

Разумеется, существуют полумеры, компромиссы. Можно тянуть время. Дожидаться благоприятного момента.

Разумеется, захват Польши будет инспирирован. Разумеется, этому будет предшествовать (и уже предшествует) оглушительная демагогическая кампания.

Но это все — косметика. Физиономия тоталитарного режима остается прежней.

Пока что власти колеблются. Но опыт показывает — из двух зол советский режим выбирает большее.

Ждать осталось недолго…

Каждый народ имеет свое лицо. Лицо многострадальной Польши хранит выражение обреченности.

Я буду счастлив, если мои прогнозы окажутся несостоятельными…

Боже, в какой ужасной стране мы живем!

Можно охватить сознанием акт политического террора. Признать хоть какую-то логику в безумных действиях шантажиста, мстителя, фанатика религиозной секты. С пониманием обсудить мотивы убийства из ревности. Взвесить любой человеческий импульс…

В основе политического террора лежит значительная идея. Допустим, идея национального самоопределения. Идея социального равенства. Идея всеобщего благоденствия.

Сами идеи — достойны, подчас — благородны. Вызывают безусловный протест лишь чудовищные формы реализации этих идей.

В политическом террористе мы готовы увидеть человека. Фанатичного, жестокого, абсолютно чуждого нам… Но — человека.

Мы готовы критиковать его программу. Оспаривать его идеи. Пытаться спасти в нем живую, хоть и заблудшую душу.

Любое злодеяние мы стараемся объяснить несовершенством человеческой природы…

То, что происходит в Америке, находится за объяснимой гранью добра и зла.

Во имя чего решился на преступление Джон Хинкли?

Мотивы, рассматриваемые следствием, неправдоподобно убоги.

Нам известно заключение психиатрической экспертизы. Джон Хинкли оказался вменяемым, то есть — нормальным человеком.

Американский юноша стреляет в президента, чтобы обратить на себя внимание незнакомой женщины! Беда угрожает стране, где такое становится нормой.

Кроме всего прочего, Рейган старый человек. Кроме всего прочего, отец большого семейства. Кроме всего прочего, случившееся — акт хладнокровной, небывалой, а главное — бессмысленной жестокости.

Что-то главное нарушено в американской жизни…

Человек может стать звездой экрана или выдающимся писателем. Знаменитым спортсменом или видным ученым. Крупным бизнесменом или политическим деятелем. Все это требует ума, способностей, долготерпения.

А можно действовать иначе. Можно раздобыть пистолет и нажать спусковой крючок.

И все! Твоя физиономия украсит первые страницы всех американских газет. О тебе будет говорить весь мир. Правда, недолго. До следующего кровавого злодеяния.

И я, человек неверующий, повторяю:

Боже, вразуми Америку! Дай ей обрести разум, минуя наш кошмарный опыт. Дай ей обрести мудрость, не пережив трагедии социализма! Внуши ей инстинкт самосохранения! Заставь покончить с гибельной беспечностью!

Не дай разувериться, отчаяться, забыть — в какой прекрасной стране мы живем!

Писать о космосе трудно. Вообразить его себе — невозможно. Поскольку космос есть — отсутствие, ничто…

Я хорошо помню день гагаринского триумфа.