Галина Щербакова - Спартанки

Одним словом.

Не в Арсене дело. Он тоже просто пошустрил на рыбьем безмолвии.

- Так, значит, не потеря любовника - потеря мужа оказалась для вас основным ударом?

- Да нет, - отвечает Марина. - Нельзя говорить так и только так. Я бы справилась, если б сама могла разложить все по полочкам.

«Сука, - думает Элизабет. - Сама не можешь, а врача надо пнуть».

Марина думает: после той «ангины» она больше всего боялась звонка от Арсена. «Меня бы добила словесная вязь». Ложь-факт и ложь-слово, в общем, не одно и то же. Факт лжи можно принять, оттолкнуть, можно простить. Ложь в слове, получается, страшнее. Буквочки острее пронзают, более того, въедаются в тебя. На факт можно закрыть глаза. На сволочь-слово не закроешь. Оно пускает в тебе корни, оно - как раковая клетка, выскальзывающая целехонькой из-под ножа, чтобы, ухмыльнувшись, раздвоиться, расстроиться до полного твоего убийства.

Марина ни под какой пыткой не расскажет о своей попытке выйти из состояния женщины, от которой уходят как бы без сожалений. Взять Никиту. Он много раз потом заходил, подбирая оставшееся барахло. Именно барахло. Стала бы она, к примеру, возвращаться за керамической чашкой со сколом у загубья. Из-за скола он держал чашку левой рукой, чтобы избежать прикосновенья. Так пришел же за ней! Вернулся за родимой! Завернул в трусы, которые вырыл из бывшего своего ящика. В нем осталась всякая рвань, но он пришел перебирать ее руками. Потому, что у Марины уже был Арсен, не возникло ни раздражения, ни презрения. Никита был таким, каким был всегда. Нимфеточка не прибавила ему новых запахов и красок. Когда он рылся в ящике, у Марины даже возникло ощущение, что никуда он не уходил, что он тут живет, вот сейчас потянется, хрустнет костями, может, даже и пукнет. Свой в доску в своем дому.

- И где растут такие гидроцефалы? - спросил он, кивая на ромашки величиной с подсолнух.

- Это подарок любовника, - ответила она с вызовом ему, чашке со сколом, трусикам с вытянутой резинкой.

- А! - ответил он, и ничего больше.

Будто слово «любовник» давно жило в этом доме. Гидроцефалов не было, а любовник был всегда, то ли за шторой, то ли в шкафу. Где ему еще полагается быть?

Приходил Никита и за письмами, которые слали родственники из Германии. Он удивлялся, что Марина не вскрывала конверты. «Это же нам!» - говорил он, и как бы не было в этом разрыва и расставания. «Нам» - значит «мы». Тогда Марина вдруг подумала, что родственность в браке выше любви и уж точно выше родственности по крови.

Это она сказала Элизабет, та явно была удивлена существованию мыслей у снулой женщины.

- Это естественно, - сказала она и стала говорить что-то о нитях брака, некоторые из которых не умирают, ибо…

Вот на «ибо» она застряла, вспомнила свой развод, подобный побоищу, который не оставил после себя ни грана живой земли. Какие там нити! Рваные сопли пополам с блевотиной. Но со снулой у них совпадение - ее тоже спас другой мужчина.

Тема «другой мужчина» - любимая в ее лечении. Иногда она даже бывает груба: нет, так найди, черт возьми! Их, бесхозных, навалом.

Почему же с этой женщиной у нее не получается как обычно? Она явно не все говорит, а чувства вообще замкнула. Зачем тогда пришла? Она не так проста, хотя проста до ужаса. Хоть бы скорей ушла. Надо ей бросить чалку.

- Мне кажется, что вы знаете ответ вашей задачки. Вы пришли за подтверждением его. Марина! Смените прическу. Выкиньте эту юбку. Ваш возраст - это все еще возраст любви. Уходящий к другой женщине мужчина - еще не смерть. Это повод изменить имидж. А изменив его, изменить мужчине в отместку всем. Месть - хорошее лекарство. Обольстите мужика и бросьте на дороге. Это помогает.

Кажется, Марина встала слишком быстро, как-то суетливо быстро. Нет, положить конверт на краешек серванта она не забыла. Но жесты были такие мелкие, такие старушечьи. О Боже! Такими были пальцы ее умирающей тетки, мелко, мелко скребущие одеяло. Глупости! Это здоровущая баба, таких в России ломом не убьешь. Подумаешь, дура не удовлетворена сеансом. А Элизабет удовлетворена?

- Если что… Приходите еще, - говорит она. - Попьем чаю из самоварчика. Сегодня у меня затор. Но условие - новая стрижка и новая юбка.

Марина кивает, но дверь закрывает за собой как-то излишне плотно. Чтобы не просочиться назад? Не вернуться к ней, доктору?

Неудачи у Элизабет бывают сплошь и рядом. Это нормально. Себе она может признаться: она не высший класс в своем деле. Перемена жизненных ценностей в начале девяностых многих бросила в другие профессии. Бог спас ее от челночного бизнеса, как и от безработицы. Когда на месте их районной поликлиники выстроили модерновую бензоколонку, она, живя рядом, по старым карточкам нет-нет да и принимала своих больных. Она слыла хорошим невропатологом. Но так случилось, случай за случаем, она перешла к психологии или психиатрии - поди разберись - и закрепилась как психолог-надомница, дающая консультации женщинам с проблемами. Она начиталась книжек, она сама как пациент перебывала у всех именитых, и не очень, психотерапевтов. Она искала свою фишку. Нашла. Ее женщины - сорокалетние в поисках судьбы. Читай - бабы, увы, не всегда ягодки, в процессе ловли мужика. Клиент пошел. Она сама пережила два развода. Плевать! Но! От нее, не сказав дурного слова, слинял любовник. И после этого тишь, но не благодать. Дочь тоже была в поиске, у внука зачернели усики. Обычная забубенная семья с проблемами счастья и денег на перекрестке столетий.

Элизабет стояла перед плотно закрытой Мариной дверью. Ее задела именно плотность. Но все-таки она услышала уже за дверью какой-то шорох и слова Марины: «Вот черт!». Она открыла дверь. У Марины раскрылась сумка и из нее посыпалась всякая мелочь, и теперь Марина ее собирала.

- О! - сказала Элизабет. - Конфуз с замком. Это всегда на голову. - И она тоже пригнулась, собирая какие-то бумажки.

- Надо все выкинуть, а руки не доходят, - бормотала Марина, зло, комком пихая в сумку подобранное.

- Кажется, все, - сказала она. - Извините меня ради Бога.

- Господи, за что? Не хотите помыть руки?

- Да нет! Спасибо! Домой еду.

- Вот еще, - сказала Элизабет, нагибаясь и вытаскивая из-под половичка торчащий календарик.

- Выбросьте его, - ответила Марина. - Это старый, а сумку я держу уже за замок. Такой зараза! Можете добавить: чтоб в следующий раз я к вам пришла с новой головой, в новой юбке и с новой сумкой.

Элизабет смотрит на календарик у порога собственной квартиры. Этот номер сломал ей хребет так, что никакому корсету было не справиться. Но тогда на счастье - скажешь же такое! - разошлась с мужем дочь. Ее беда оказалась больше собственной. На слезах дочери сросся хребет.

Откуда у этой его телефон? На том самом годе. Если бы еще можно было определить месяц. Тот был февралем.