Эльмира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны

— За все три дня ни разу не зашел, — пожаловалась Шурка тихо.

— Послушай, я твой брат, но тащить к тебе Кузьму насильно не намерен. Не я, ты прогнала его! Сама виновата. Можно что-нибудь исправить, если Кузьма этого пожелает. Гарантий нет. У него характер жесткий. И кто знает, станет ли с тобой говорить? Он в семью не захотел вернуться. А ты ему кто?

— Ну помоги! Если правда, что не был с Анькой, верни его!

— Нет, Санька! Не смогу. Не обижайся. Не заставляй делать противное натуре. Он не поймет меня. Я ценю в нем столяра. И не присматривал Кузьму в родню себе.

Он тоже не набивался. Не принуждай. Ты нахомутала, сама и выпутывайся. У меня и без тебя

забот полно! Лучше дай молока нашим старикам. Пятеро слегли. А с деньгами трудно. Не знаю, как в этот раз с зарплатой выкрутимся. Устал от проблем. Их с каждым днем — прорва, — залил молоко в бидоны.

— Яшка! Ты так быстро уезжаешь?

— Некогда, Санька! Я ж сказал, пятеро заболели. Мои старики! Понимаешь иль нет? Я не хочу их терять! Всяк мне дорог! Торопиться надо, лечить. Кто еще о них вспомнит?

— А обо мне? Ведь я тоже совсем одна осталась на этом свете. И у тебя, кроме меня, никого родных больше нет. Неужели чужие дороже? Помоги мне!

— Санька, милая, в твоем — беспомощен!

— Ну хоть поговори с ним. Узнай, вернется ли ко мне? Вспоминает ли?

— Шурка! Он умный человек. Не могу быть назойливым с ним. И тебя унижать не хочу. Если есть у него к тебе теплинка, вернется. А коли потерял ее, обратно не вставлю. Не дано! Крепись! Не все ошибки, знай о том, исправить можно! — Сел в машину.

Шурка вернулась в дом.

«Пойти к бабе Наде? Но дома ли она? Не помешает ли Лилька? Конечно, карты сбрехать могут. А вдруг подскажет старуха что-нибудь, научит?» — оглянулась по сторонам. Нашла в холодильнике банку сметаны, которую не увидел Яков, сунула в сумку, засобиралась.

Кузьма тем временем ремонтировал стулья в медпункте. Разобрал по дощечке три самых ненадежных, зачистил пазы, смазал клеем, стал собирать. И увидел старушку, стоявшую в дверях.

Ее хорошо знали в стардоме. Пришла сюда три года назад. Самой под восемьдесят. Она ни на что не надеялась. Последние годы жила совсем одна. Часто болела. Не стало сил саму себя прокормить. И попросилась в богадельню. Ее взяли. А через год внук объявился. Не погиб, как все посчитали. В плену был — в Чечне. Обрадовалась старушка. Думала, внук заберет ее домой, к себе. И станет она жить с ним вместе, своей семьей…

Как готовилась она к этой встрече с Юркой! От радости заранее плакала. Ведь уйдет отсюда к внуку навсегда. Загодя со всеми простилась, чтоб потом впопыхах никого не забыть, не обидеть. И Юрка приехал, как и обещал, по-военному точно. Легко выскочил из автобуса. Сергеевна к нему навстречу поплелась.

— Юрик! Родной! — протянула усталые, дрожащие руки. Хотела обнять, прижаться к последнему родному человеку, единственной опоре в угасающей жизни. Но внук поздоровался за руку. Подвел к скамейке, усадил, сам сел рядом. — Живой! Слава Богу! А меня известили, что погиб ты! Как славно, что ошиблись! — не могла наглядеться на возмужавшего внука. Заметила седину на висках. Вздохнула. Видно, немало горя хлебнул в плену. Ишь как подморозило сединой! Не с добра! Оно и немудро. — Как же выжить тебе удалось?

— Обычно. Раненого взяли. Не мог идти. Ногу прострелили. Увезли в деревню. Там в горах, далеко, кто станет искать? Вылечили ногу. А потом работать заставили. Хотел сбежать, поймали. Да так получил, о бегстве думать боялся. Все спрашивали — с кем жил, где и как? Кто выкупить может? И цену за меня назначили такую, что я за десять жизней ее не сумел бы собрать. Не только видеть столько денег, слышать о той сумме страшно было. Если б столько денег имел, в Чечне не оказался б, не стал бы контрактником.

— А и зачем тебе нужны были деньги? Зачем головой рисковал? Ведь сколько я просила остаться дома! Ослушался. Но хоть теперь поумнел. Кто ж выкупил тебя? Иль сами выгнали? Даром? Ты — не подарок. Работать даже дома не любил. А уж на чужих и тем более! — смеялась Сергеевна.

— Это когда было! Сколько лет прошло!

— Нынче даром никого не кормят! Верно, потому выпустили, чтоб не терять на тебя харчи?

— Не своей волей отпустили. Одни чеченцы взяли в плен, другие — освободили. Своих же бандюг в горах вылавливали, на меня наткнулись. Я не один в плену был. Трое. Всех отпустили.

— Били тебя?

— О чем ты, баб? Давай не будем о Чечне. Мне б забыть ее скорее, — отвернулся внук, скрыв от бабки истину.

Как он попал в плен, как пробыл в нем без малого два года, сам себе запретил вспоминать, потому что выжившему уже не хочется умирать.

— Баб! А ты зачем выписала меня из квартиры? — вспомнил причину приезда.

— Юрик! Так о погибели получила весть. А выписала… ну сам посуди, пенсия копеечная; А за коммунальные услуги с двоих прописанных брали. За воду и канализацию, за отопление. С одной — все ж меньше. И на гуманитарную помощь враз оформилась, как малоимущая. Оно сам посуди, с пенсии на хлеб не оставалось после квартплаты. Даже побиралась. Да только и тут милиция помешала! Грозить тюрьмой стали. А потом и того хуже, пообещали квартиру отнять…

— Теперь мороки будет много, чтобы восстановиться в ордере. Нынче из погибших выживать трудно. Никому не в радость! — сознался Юрий.

— Как домой хочется! Забери ты меня отсюда. Оно хоть и неплохо здесь, а все ж не то, что у себя. Вокруг чужие люди. Живу по расписанию и графику. Все по очереди. А в ней кто о ком заботится? — вздохнула Сергеевна.

— Прежде чем взять тебя, я должен прописаться, устроиться на работу. Иначе как жить?

— Покуда на мою пенсию. А там что-нибудь подыщем, — просилась бабка.

— Твоей пенсии нам на хлеб не хватит. Я теперь работу ищу, чтоб жить, а не подыхать всякий день. Этого с меня хватило. Когда устроюсь, заберу тебя отсюда! — пообещал внук. И бабка ждала.

Вскоре Сергеевна похвалилась, что ее Юра добился правды и прописался в квартире. Теперь спокойно живет. Вот только с работой тяжко. Не берут его. Боятся принимать тех, кто вернулся с войны. А все оттого, что у них нервы не в порядке. Чуть что поперек, они кулаки в ход пускают. За всякую мелочь голову снять норовят. Вспыльчивые, злые, они прославились своей неуживчивостью и злопамятством. В личных бедах и трагедиях винили всех поголовно. Потому их остерегались и боялись.

Юрий не стал исключением. Пройдя войну и плен, он даже в разговоре с Сергеевной частенько был несдержан. Может, оттого не мог устроиться на работу больше полугода. Но потом… Умолкла о нем Сергеевна. Не жаловалась на нелегкую долю внука, не ругала правительство, забывшее своих защитников-солдат. Но и не радовалась. Иногда втихомолку плакала. Может, оттого, что слишком соскучилась по дому. И незаметно для всех стала таять.