Эльмира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны

— Послушайте, Ильич, я говорил не только с вашими внуками, участковым, а и с соседями. Был в водоканале, где раньше работали, откуда на пенсию вышли. Все говорят о том же, что пили вы беспробудно. И вытрезвитель подтвердил. Признали своих постояльцев. Ну а соседи жаловались на постоянные дебоши, скандалы. Ваши внуки терпели вас семь лет. Больше не смогли. Вы лечились от запоев. Но все ненадолго. И жену свою били. Это уже соседи по дому сказали. Зачем же лишнее тут говорить, несчастного из себя разыгрывать? У нас стардом! Первый же случай выпивки — и распрощаемся. Должны понимать, — предупреждал Яков.

— Не пил я! Натрепались оне!

— Так уж и обоврали всюду?

— Не грешен! Ругался с внуками, то верно. За свое. То было. Разве не обидно мне? А пропивать — нет! Не было. Только когда жену и детей своих хоронил. Тогда случилась проруха с горя. И в вытрезвитель попал. И на работе жучили. Но поняли меня. Не стали шибко хлестать. Да и я себя в руки взял понемногу. Заставил выровняться. С тех пор не пью. Да и с чего? Жрать не на что!

— Скажите, Никита Ильич, а с младшим внуком почему поссорились? Он ведь к вам терпимей всех был.

— Как и все! Одинаков! Не пущал у себя жить. С дачи согнал…

— Ну а с начальником водоканала почему три года судились?

— Энтот анчихрист вознамерился от нас, стариков, единым духом отделаться. И уволил, не спросясь. Будто по здоровью. Я его в суд выволок! Шалишь! С хронтовиком не выйдет! Ну и там мне не посветило. Я

теперь решился до самой Москвы на него жаловаться. За что он меня на пенсию согнал? Я еще в силах был!

— Никита Ильич, а не вас вытаскивали из канализационного люка? Вы его собой заткнули, вместо того чтобы отремонтировать. Проспали в нем ночь. А утром вас еле вытащили. И не вы ли умоляли не увольнять за пьянку, лишь по собственному желанию? Просили старость пощадить. Вас пожалели. Вы теперь человека по судам задергали! За его доброе?

— Не спал я в люке! То как на духу! Напраслину возвели…

— Я своими глазами читал объяснительную записку…

— Меня радикулит свернул! — ввернул Ильич.

— И вы в том люке лечились?

— Ну что это вы, как все, только начальству верите? А я не человек? Меня пинать надо? На улицу, словно шавку! — засморкался старик.

— Короче, Никита Ильич! Мы принимаем в стардом тех, у кого нет родни. Некому содержать старого человека. У вас имеются внуки. Вы сами виноваты в том, что они отказались от вас. Но у нас не наркологический диспансер, а стардом. Не можем вас взять, — сказал Яков.

— Я на вас жалиться стану!

— Это ваше право! — И, повернувшись к Кузьме, директор заговорил, не оглядываясь на Ильича: — Ты представляешь, что утворил этот дедок? Свою двухлетнюю правнучку брал с собой на базар и, представляя сиротой сына, погибшего в Чечне, просил милостыню, оставляя девчонку в одном платьишке на лютом морозе. Ребенка еле спасли. А этот дед пил без просыпу. Люди, жалея девочку, щедро подавали. Верили старику. Ребенок две недели между жизнью и смертью был. Ильич даже не понял, что натворил. Кто после такого оставит его в семье? Никто не рискнет. И я тоже выбросил бы.

— А дом? Ведь он дом ради них продал.

— Это он сказал? Дом шел под снос по плану. Ему предложили квартиру. А он потребовал денежную компенсацию. И в полгода уложился. Пропил до копейки. Теперь сочиняет. На внуков грязь льет. А я их знаю. Хорошие, порядочные люди. Как их терпения хватило, диву даюсь! — услышал, как захлопнулась дверь за стариком.

— Куда же он теперь пойдет? Умирать?

— Нет, Кузьма! Такие не сдаются. Видел при нем узлы? Где-то стянул. Своего барахла и на авоську не наберется. Опять кого-то обчистил. Сколь раз его за это били. Все не успокоится. Здесь не получилось, пойдет украденное пропивать. Так день ото дня. Уже не переделать. Опустился человек. А хорошим сантехником был. Да горло прохудилось.

— С чего бы эдакая блажь?

— Да понимаешь ли, смерть сына подкосила человека. Землю из-под ног выбила. До того выпивал, но не перебирал. Тут же запоем начал. Удержать некому, жена его еще раньше умерла. И она удержать не сумела б. Вот и покатился. Внуки, случалось, к койке привязывали Ильича, чтоб не напроказничал, не опозорил их. Так он криком своим всех изводил. Соберет толпу под окном, народ милицию вызовет. Откроют двери, а Никита привязанный — на внуков жалуется. Поначалу их стыдили. Потом поняли, чего дедок стоит. Перестали на него внимание обращать. Так он додумался, как безбедно жить. Ты бы ввек до такого не дошел. А он дал в газете объявление, что ищет одинокую старуху с жильем и дачей, какой нужен садовый работник и муж по совместительству. Две нашлись на его объявление. И что думаешь, не растерялся. С двумя за год справился. У одной дачу пропил вместе с урожаем. У второй — квартиру. Хорошо, что самих не сдал под залог. Бабки да сих пор опомниться не могут. Газеты в руки не берут. А Никите как с гуся вода. Еще и посмеялся над дурехами, сказав, что не все бабам на мужиках ездить, оказывается, можно наоборот.

— Он говорил, вроде воевал! Сбрехал, что ль?

— Да кто знает! Только участие в войне случалось разным. Да и фронтовики после победы не все сумели удержаться на своих позициях. Иные скатились, опустились ниже некуда. День вчерашний заплевали. И себя в нем испозорили. Может, этот средь них оказался. Я не знаю точно. Но в стардом его не возьму. Прежде чем принять сюда, теперь сто раз проверяю. Слишком часто ошибался. Из-за таких Ильичей страдают те, кого впрямь принимать надо быстрее. Только вот куда? Ограничены наши возможности. А и твоей раскладушки на всех не хватит. Кстати, как с Лидией Степановной получилось? Оставили ее твои иль не согласились взять?

— Хорошая баба! Всем по душе пришлась. Расторопная, шустрая. С детьми быстро поладила. Думаю, сживутся с ней.

— Ну и слава Богу, одной горемыкой меньше стало на земле! — вздохнул Яков. И, выглянув на освещенный тротуар улицы, подозвал Кузьму: — Посмотри на своего бездомного! На Никиту! Уже старуху приловил. На жалость взял. Вишь, подобрала его. Узел тащить помогает. К себе повела. В хозяева определит. В мужики. Он с радости ногами сучит. Вьюном возле юбки вьется. Этот барбос не пропадет. Еще одну околпачит. Запомни ее, через год, а может, раньше она к нам запросится. Если вместе с домом не пропьет и ее.

— А может, одумается? Ведь последний шанс! Старый стал. За такое немудрено чугуном по горбу получить. Спасти станет некому.

— Этот не остепенится. Поздно. Его борозда давно кривизну дала. Не выпрямить. Да и сколько у него в запасе жизни осталось? Самому уже семьдесят три. А все на празднике у жизни, все цветы собирает. Но придет его час, пожнет солому. И некому станет закрыть глаза, сказав вслед: «Зачем оставил, куда поторопился? Вернись! Ты нужен нам…»