Мануэла Гретковская - Женщина и мужчины

– Мама, продай! Ну продай же его наконец! – Пятилетняя Габрыся в очках ткнула пальцем в ревущее одеяло.

– Детей не продают. Вот, выпей это.

– Разве же это ребенок? Дети красивые. А это – ново… новорож-ден-ный, вот. И он толстый. – Она даже носик сморщила от отвращения.

– Ты тоже такая была.

– Я?! Меня что же, потом собака обгрызла? – Габрыся схватилась ручками за худые бока. – Тогда положите его в миску Суни, она любит его лизать.

– Габрыся! – Резкий окрик матери унял коварные фантазии дочери. – Чтоб не смела давать собаке лизать Михася! Иди поиграй, ты нам мешаешь.

Девочка обиженно подняла глаза, сминая ручонками фланелевый передник с набивными кошачьими мордочками. Вылитая Иоанна в миниатюре: те же волнистые белокурые волосы, та же непокорная мина. По крайней мере такой Иоанна была в годы учебы – бунтарка, безапелляционно отстаивавшая свои права, предводительница студенческих акций неповиновения.

– Видишь ли, милая, – Клара присела на корточки рядом с Габрысей, – малыши рождаются пухленькие, потому что они в упаковке. Жирок будто ватка, ну, или упаковочная бумага – та, в которую заворачивают подарки, – защищает их, чтобы ничего не сломалось, не разбилось. У малюсеньких деток малюсенькие пальчики…

Клара говорила ласково, точь-в-точь тоном своей матери, повторяя ее любимые уменьшительные словечки. Это было все равно что надеть мамино любимое выходное платье и стать похожей на нее: «Кларочка, милая, обними мишку, смотри, какой он малюсенький! А когда ты проснешься – мама с папой уже будут дома».

– Тетя, но зачем нам Михась? – Габрыся поняла Клару по-своему. – Ничего себе подарок! Кто же такие дарит?! Может, педофилы?

– Ты знаешь, кто такие педофилы?! – Иоанна глотнула из бутылки немного детского сиропа.

– Это такие плохие для детей дяди, а что? – Малышка чихнула и уже было удобно устроилась в кресле, готовая к светской беседе.

– Ну все, все, марш отсюда. – Иоанна вывела Габрысю из комнаты.

У Михася была температура, он ныл и ерзал, силясь высвободить головку из шерстяной шапочки. Клара поцеловала его в щеку. Жирный и мягкий, он пахнул кислым молоком и с такой же вероятностью мог быть пачкой масла, упакованной в одеяло.

Иоанна снова взяла его на руки и принялась баюкать.

– Так о чем ты говорила? Нет желающих? Это невозможно.

– Мне тоже кажется, что невозможно. По квартире ходят толпами, понимаешь, толпами – и молодежь, и старички… Даже на унитаз садятся – проверяют, удобен ли. Паранойя. Я уже и с агентом подружилась…

– А тому ты звонила?… – Иоанна нарочно не назвала имени, будто произносить его в порядочном доме было непристойностью. – Ведь у него есть связи. Пол-Варшавы проходит через его клинику.

– Йоська, перестань меня проверять. Я же сказала, что порвала с ним.

– Ну тогда я обзвоню наших знакомых. Сейчас все куда-нибудь переезжают и одни других подговаривают. Представляешь, Мареку предлагали департамент… Мареку! Да за письменным столом он заснет быстрее, чем в кровати! – Иоанна захихикала. – Слушай, Клара, а может, ты возьмешь кредит и купишь что-нибудь приличное возле нас? Скоро здесь подключат канализацию, будет нормальная автотрасса и пустят автобус к центру Варшавы.

– А я-то думала, что вам до Варшавы алую ковровую дорожку раскатают.

Клара слышала о том, как строился этот элитный район: земли за бесценок, общинные деньги на парк развлечений – и это в деревушке, где прежде и тротуаров-то не было, а ухабистую дорогу освещали разве что огни случайных автомашин. В окрестностях новый район прозвали «подводным», поскольку ходили слухи, что бритоголовые массивные русские, которых наняли на стройку, – это безработный экипаж подводной лодки.

– Мне бы что-нибудь поближе к больнице – район Грохова или Саски…

Да, лучше всего ей подошла бы многоквартирная новостройка, где на свежих стенах и потолках еще не наслоился груз чьих-то проблем и горестей. В квартире Клары на Жолибоже от многократных побелок углы настолько закруглились, что, лежа на кровати, она видела не квадратный потолок, а свод пещеры. Старая, довоенная газовая установка где-то сифонила, и казалось, что это смрад замурованного в стену живого существа, которое притаилось там до лучших времен. Кормилось это существо, должно быть, известиями из старых газет, спускаемых в унитазы: 1939 год – Führer in Warschau, [5] Фюрер в Варшаве (нем. ). 1953 – смерть Сталина, Марек Хласко [6] Марек Хласко (1934–1969) – эпатажный польский писатель и сценарист, кумир молодежи 1980-х годов. со товарищи; 1976 – повышение цен на сахар, 1981 – «Гражданки и граждане» [7] «Гражданки и граждане» – первые слова экстренного телевизионного обращения президента ПНР Войцеха Ярузельского, в котором он извещал народ о введении в стране военного положения 13 декабря 1981 г. … Лишь после 1990 года на смену столь питательным газетам в некоторые квартиры пришла диетическая туалетная бумага.

Мать Клары была историком, однако предпочла преподавать географию, которая не вызывала споров. Дочь узнала от матери, что их страна, в частности Варшава, стоит над тектоническим разломом, где сталкиваются две континентальные плиты – восточная и западная. Польша была на стыке, в наихудшей ситуации. Люди Востока смирились с тем, чего люди Запада пережить не могли бы. Может, поэтому история Польши – это вечные претензии и комплексы.

…Да, многоквартирная новостройка – пожалуй, лучший вариант. Вот только средств у нее на этот вариант не было.

Продать квартиру не удавалось, несмотря на все россказни Вебера. Он приводил самых разных людей – в осенних пальто, в дубленках, в шубах, с которыми Клара то и дело сталкивалась в тесноте лестничной клетки. Пока чужие бродили по ее дому, она предпочитала сидеть в кафе, изучая основы китайского по карточкам, что наксерил для нее профессор. Она все-таки решилась отдать ключи Веберу и попросила, чтобы он беспокоил ее исключительно в случае серьезных предложений.

Вебер был пунктуален. Клара собиралась уходить.

– Шье-шье, – придержал он ее руку с ключами. Опять у него холодные пальцы.

– Простите? – Клара не испытывала к нему негатива, несмотря на то что он ассоциировался в ее мыслях с утомительными визитами потенциальных покупателей. – Ах да! Шье-шье, – повторила она «спасибо» по-китайски. – Извините, мне, должно быть, следовало вчера отдать ключи вашей жене.

Он покраснел.

– Не понимаю. – Он никогда не говорил о жене, не носил обручального кольца. – Завтра я вывешу в окне баннер.

– Шье-шье, – и она сбежала вниз по ступенькам, а на повороте съехала по перилам, держа руки в карманах с крошками любимого petit-beurre. [8] Petit – beurre (франц.) – разновидность сухого печенья.