Григорий Свирский - Ряженые. Сказание о вождях

Большой кооперативный дом Большого театра СССР был взбудоражен новостью необычной:

— Марийка, дочь бывшей балерины Ксении Ивановны, выходит замуж за еврея, который еще в тюрьме…

Марийка! Нежный учтивый подросток, умничка, книжки домой приносит на непонятном, сказала, турецком языке, любимица всех бабушек, начинавших, наверное, еще в императорском балете! Почти у каждой были на красавицу Марийку свои матримониальные планы… И вот те раз!..

Старушки ловили Ксению Ивановну у входа, спрашивали обескураженно-деловито:

— Что за еврей? Не из семьи Мессереров?.. Нет? При большом кармане еврей?.. Гол как сокол? О-ох!

Ксения Ивановна взирала на соседок невидящими, покрасневшими от слез глазами, иногда показывала листочек, принесенный каким-то бедолагой, только что выпущенным из лагеря.

«Марийка. Я на Лубянке. Завтра в два часа буду дома…

— А моя дуреха прогарцевала по всем комнатам, объявила, на радость матери: «Все! Завтра моя девичья жизнь кончится…»

— Это тот Юра, которому она в тюрьму книги отправляла? — догадывались самые осведомленные и вздыхали печально: ну и женишок… О чем тут еще говорить?!

Марийка — девчонка с характером, к ней не совались. Жалели мать…

К началу второго дня, когда Марийка, едва поднявшись, снова загарцевала по квартире, отмахиваясь от матери обеими руками, Ксения Ивановна сменила тактику. Сказала дочери, что ее с разлюбезным Юрой сразу не распишут. Из тюрьмы же человек, может, ему в Москве и жить нельзя…

— Хочешь помочь своему, посоветуйся с дядей Лешей. Он власть…

Дядя Леша, отец лучшей подруги, примы-балерины «Березки», был начальником отделения милиции. Где-то на краю Москвы, в районе больших заводов. «Лучшая подруга» ему все объяснила, и даже спросила по-родственному, нельзя ли этого опасного зека в столице не прописать, и вообще, куда-нибудь подальше…

Ксения Ивановна шмыгнула распухшим от слез носом.

— Дядя Леша обещал помочь…

Ксения Ивановна долго заводила свой обшарпанный «Запорожец». Наконец, отправились.

Дядя Леша, пожилой, крупнотелый мужичина с погонами майора встретил весело:

— Эх, где мои семнадцать лет! На такой крале и я бы женился… А ты посиди тут, в дежурке, — бросил Ксении Ивановне. — С глазу на глаз разговор… оно вернее…

Майор дядя Леша попросил дежурного лейтенанта его не беспокоить. И, пропустив Марийку в кабинет, плотно закрыл за собой дверь со стеклянной табличкой «Начальник 72-го отделения милиции города Москвы».

К просьбе своих домашних он отнесся не формально. Кинув на стол фуражку с красным околышем, задумался, как сподручнее приступить к столь «тонкому» делу. Поначалу все же поинтересовался:

— Так за что отсидел твой суженый-ряженый?

— Из-за меня! — в голосе девчушки звучали слезы. — Юра дал мне на сутки заграничный «Архипелаг Гулаг», а я, дурочка, не утерпела, раскрыла книгу в вагоне метро…

— Та-ак, по 70-ой статье загремел. 70-ю отменили… Тебя как… Марийка зовут?.. Ты где с ним, значица, познакомилась, со своим суженым-ряженым?

— В военном госпитале. Мы подарки из школы приносили. Героям Афгана. А один паренек, глаза жгут, как угли с огня, говорит: «Мы, девочка, не герои. Мы тупые пеньки. Полезли куда нас не просили…» Ох, необычный парень, вижу. Откровенный. Как на войне боялся рассказывает… с нервным смешком. Интересно. Зачастила к нему…

Майор дядя Леша крякнул. — Бабы ушами влюбляются, известно. А потом слезы… — И стал по доброму настораживать девчушку, чтоб не вляпалась…

Марийка заскучала.

А у дяди Леши голос потеплел, стал почти отцовским. Из Афгана еврей. Свой. Может, напрасно бабы подняли тревогу?

— … Пропишем твоего героя. Тут беспокоиться нечего.

Перенес свой стул по другую сторону стола, сел рядом с просительницей, чего не делал никогда, начал тихо, по домашнему:

— …Тутошнего начальника паспортного стола погнали, значица, месяц назад из МВД. За взятку, понимаешь, национальность молодым определял не по метрике, а какую просили… От хорошей жизни, Марийка, разве ж свою нацию меняют? Доходит до тебя иль еще нет?..

— Времена переменились! — воскликнула Марийка протестующе. — Такого позора в России больше не будет…

— Времена переменились, девочка, да люди, понимаешь, не меняются…

За стеной вскрикнули дико, болезненно, заматерились:

— Ты что руки заламываешь, фараон проклятый!..

Марийка вздрогнула, оглянулась. Дядя Леша успокоил:

— Не обращай внимания, девочка! У нас тут не Большой театр. Сегодня получка. Заводских невпроворот… Жених твой, небось, не пьет?.. Ну да, за другое его скрутили. За дурацкую книгу… А тут… Россия-матушка. Себя забыла.

— Так уехать отсюда, коль себя забыла…

Дядя Леша медленно поднялся с заскрипевшего стула.

— То-есть как это? Страна не ботинки, жмут — скинул, надел растоптанные…

— Рыба, дядя Леша, ищет где глубже, а человек…

— Не слыхала, голуба, там хорошо где нас нет?.. Так что, значица, скажу тебе напрямик… Пойдут года хлебные, будешь у своего еврея как сыр в масле кататься. А начнутся, не дай бог! голодные… твой еврей на крючке… поверь моему опыту… загремишь с ним как миленькая…

— За какую такую вину?

— Бьют не за вину, девочка. А чтоб на ком зло сорвать. Тебя, как русскую, может, оставят, если на развод подашь…

— От Юры никуда не уйду!

— Ну, это, Марийка, детский разговор. Россия страна суровая. Поставят вопрос значица как всегда… круто: родина или семья?

— Семья! — зло воскликнула Марийка.

Майор дядя Леша хлопнул себя по колену кулаком, вскочил на ноги.

— Ну, и поколеньице вырастили… — Подвел Марийку к дверям, показал Ксении Ивановне жестом, мол, извини, не образумилась твоя доченька…

Когда на другой день Юрия Аксельрода выпустили, у подъезда его ждали несколько бывших однокурсников, оказавшихся к тому времени в Москве. В руках бутылки, бумажные пакеты, остро пахнувшие колбаской. Среди них, тощий, сухощавый, выше всех на голову, знакомится с институтскими, представляясь: «Ковалев Сергей Адамович! Вы друзья Юры по институту, а я по мордовскому лагерю…»

Встреча была шумной, с букетиками ромашек, гвоздичек.

«Юра был растроган неожиданными объятиями. А холодок не оставлял: «Марийки не было… НЕ БЫЛО…»

Утром следователь, вопреки ожиданию, разрешил Юре позвонить домой, а дома, после смерти матери — никого, — набрал номер Марийки. Ответил зычный голос. Бабушка, старая казачка. Глуховата, не сразу поняла, кто да кто?.. Юра попросил передать Марийке, что сегодня его выпускают на свободу… Где я?.. К двум буду дома… — Попытался выдавить из себя, да горло схватило спазмой: — И если и Марийка зайдет… буду рад…