Анаис Нин - Соблазнение Минотавра

— К тому же на родине всегда найдутся люди, которые не позволят тебе опуститься. Родственники и друзья пресекут любую попытку. Начнут читать проповеди, нотации, будут угрожать, даже «спасать».

Австриец рассмеялся:

— Могу представить себе, какую поддержку вы получили бы здесь!

— А вы, мистер Хэтчер, уютно чувствуете себя в тропиках?

Хэтчер ответил серьезно:

— Я счастливый человек. Сумел научиться жить и чувствовать как аборигены.

— Значит, весь секрет в этом? Отчаявшимися, одинокими, разрушающими себя становятся лишь те, кто не способен слиться с местными, стать такими, как они?

— Пожалуй, — задумчиво сказал доктор. — А может быть, причина тому американский культ работы. Работа — тот стержень, который вас держит. Работа, а не радости простой жизни.

Слова его сопровождались звоном гитар. Как только одна гитара смолкала, наплывали звуки другой, продолжая плести из музыки сеть, которая улавливает вас и спасает от грусти, покачивая и погружая в дурман вечного карнавала.

И подобно тому, как каждое дерево было осыпано гигантскими блестящими цветами, играющими хроматические гаммы, выводящими рулады и трели красного и голубого, так и люди, словно состязаясь с ними, наряжались в еще более насыщенные индиговые, пламенные оранжевые, платиновые белые и какие-то другие цвета, напоминающие цвет манго, телесные тона гранатов.

Дома были украшены вьющимися растениями, усыпанными цветами в форме колокольчиков. Звон гитар, доносившийся изнутри домов и с порогов, вторил игре красок и напоминал об аромате гуайявы, папайи, кактусовых фиг, аниса, шафрана и красного перца.

Большие терракотовые кувшины, тяжело нагруженные ослы, тощие голодные собаки — все вызывало в памяти библейские образы. Все двери были распахнуты; Лилиана видела детей, спящих в гамаках, картинки из Священного Писания на белых оштукатуренных стенах, стариков в креслах-качалках, фотографии родственников, пришпиленные на стене рядом со старыми пальмовыми листьями, принесенными с праздника Пальмового Воскресенья.

Солнце садилось нарочито величественно, со всей помпой расшитых шелков и оранжевых гобеленов на восточные темы. Пальмы сохраняли свою обнаженную элегантность и, помахивая гигантскими султанами, словно перьевыми метелками, очищали тропическое небо от пылинок облачков, чтобы оно стало чистым, как морская раковина.

В ресторанах предлагали ужин на свежем воздухе. На длинном общем столе стояла большая чаша с ухой и жареная рыба. Люди в домах зажигали масляные лампы, мерцавшие куда жизнерадостнее, чем свечи.

Доктор говорил о болезнях:

— Пятнадцать лет назад здесь действительно было опасно. Малярия, дизентерия, слоновая болезнь и масса других болезней, о которых вы и не подозреваете. До моего приезда здесь не было ни одной больницы, ни одного врача. Пришлось в одиночку сражаться с дизентерией и отучать местных жителей спать вместе со скотиной.

— Как вы сюда попали?

— В Мексике студенты-медики обязаны в течение года проходить преддипломную практику в любом маленьком городишке, где в них есть нужда. Когда я приехал сюда, мне было восемнадцать. Я был лишен чувства ответственности, меня раздражало, что приходится заботиться о рыбаках, которые не могут ни читать, ни писать, ни соблюдать необходимые предписания. В свободное время я читал французские романы и мечтал о недоступной мне жизни в большом городе. Но постепенно полюбил своих рыбаков и, когда год прошел, решил остаться.

Глаза местных людей горели жизнью. Подобно жителям Востока, они сидели на корточках возле широких корзин, наполненных фруктами и овощами. Фрукты при этом не были небрежно разбросаны, а сложены каким-то причудливым персидским узором. С балок свешивались гирлянды перца-чили, который пробуждал их от снов, порожденных запахами, ритмами и теплом, ниспадавшими с неба пушистым одеялом. С наступлением сумерек температура не упала, а воздух оставался по-прежнему мягким.

Отовсюду лилась музыка. Не только звучание гитар. Это была музыка тел — бесконечный ритм жизни. Во всем чувствовался ритм: и в том, как женщины поднимали на голову кувшин с водой и шли с ним, и в том, как пастухи погоняли овец и коров. Не только климат, но и сами люди источали страстную жизнь.

Хансен глядел в окно такси с отрешенным и скучающим видом. Он не видел людей, не замечал детей, чьи черные волосы с прямыми челками и чуточку раскосые глаза порой делали их похожими на японцев. Он расспрашивал Лилиану об артистах. Каких артистов из Нью-Йорка, Парижа и Лондона ему следует пригласить в «Черную жемчужину».

Гостиница стояла на вершине холма. Главное здание и несколько маленьких коттеджей, скрытых оливами и кактусами. Отсюда было видно, как огромные буруны попадали в ловушки скальных расщелин и метались в своей тюрьме, устрашая артиллерийскими раскатами. Они то и дело штурмовали два узких прохода, взметая пену высоко в воздух, словно негодуя на свои неудачи.

Портье за стойкой был в розовой шелковой рубашке, как будто регистрация гостей и выдача ключей являлись частью карнавала. Вышел управляющий и протянул руку так покровительственно, словно уже одна его неимоверная тучность позволяла ему ощущать себя патриархом. Он сказал:

— Сегодня вы свободны и можете отдохнуть. Играть будете завтра. Видели афиши?

Он подвел ее к входу, где с увеличенной фотографии на нее смотрела какая-то абсолютно незнакомая женщина. Она никогда не узнавала себя на афишах. Подумала: выгляжу как безумная.

На площадке на приподнятом участке скалы возле гостиницы продолжались танцы. Музыка то и дело прерывалась: ветер уносил прочь отдельные звуки, шум моря поглощал другие, и потому фрагменты мамбо напоминали музыку Эрика Сати. Казалось, пары танцуют, подчиняясь то музыке, то силе некого тайного притяжения.

Босой мальчик нес вещи Лилианы по извилистым дорожкам. Лилиана шла за ним, и цветы мягко касались ее лица. Когда они стали подниматься вверх, музыка и шум моря зазвучали отчетливее. Коттеджи были прихотливо размещены на выступах скал, упрятаны в тростнике, скрыты цветами бугенвиллий. Мальчик остановился возле домика, крытого пальмовыми листьями.

Перед домом располагалась длинная мощенная плиткой терраса, поперек которой висел пеньковый гамак. Стены в комнате были побелены, а из мебели имелись лишь кровать, стол и стул. Гигантским зонтом над домом нависало огромное дерево с листьями в виде веера. Заходящее солнце и восходящая луна окрашивали все вокруг в переменчивые цвета ртути.

Когда Лилиана открыла ящик стола, оттуда шмыгнула мышка, строившая там гнездо из лепестков магнолии.

Лилиана приняла душ и торопливо оделась, боясь, что красота и бархатная мягкость ночи не будут вечны и, если она промедлит, сменятся холодом и резкостью. Она надела свое единственное платье, гармонировавшее с яркими цветами, — оранжевое хлопчатобумажное. Потом отодвинула раздвижную ширму. Стояла все та же ясная ночь, наполненная тропическим шепотом, словно листья, птицы и морской бриз обладали неведомой северным странам музыкальностью, как будто само богатство ароматов заставляло их напряженно жить.