Андрей Битов - Последний из оглашенных

Старший офицер совершал более ответственную работу: прохаживался по желтой полосе, строго отодвигая очередь за ее границу, и я спросил встречавших нас священнослужителей, как поживает архимандрит Торнике.

Недавно скончался…

Так я узнал, что не стало отца Торнике, черного монаха, настоятеля монастыря Моцамета, крестившего нас, изъявившего волю стать и крестным отцом. Выходит, он долго ждал, чтобы я его навестил… Сначала передавал приветы, потом перестал. Я боялся подумать, что он умер, и все же подумал: ведь под девяносто! Однако скончался он лишь в прошлом году. Выходит, это я не дождался, а опоздал, достигая заветной точки: ее не стало для нас с Анной без Торнике.

А дождался я лишь смерти моего последнего героя.

Вот был красивый грузин! Чабуа, хорошо, еще жив. Но он герой собственного романа. [2] Слова сами знают, что написать, если их слушаться. Имя Чабуа я упомянул вскользь (судя по черновику 27 апреля), а оказалось, к месту. Ибо сегодня, когда я напоследок проглядывал этот текст, ко мне неожиданно заглянул наш с ним общий шведский друг, писатель Питер Курман, у которого мы выпивали втроем на его даче в Швеции русскую водку в 1988-м. Было что вспомнить! С Чабуа Амирэджиби я познакомился на похоронах Юрия Домбровского. Он был красивее всех и речь над могилой произнес лучше всех, но для меня был, прежде всего, трижды бежавший из колымских лагерей зэк (Дата Туташхиа еще не был так знаменит). Мы помянули Домбровского в ЦДЛ и так подружились. Развал Союза нас разлучил. И сейчас Питер сообщил мне, что Чабуа ушел в монахи. Надо же было узнать об этом именно в Швеции! Вот четвертый, возможно, самый великий его побег! Потомственный рыцарь, князь царских кровей, через лагеря и писательство, не прогнувшись, не продавшись, куда было ему податься в наше время как не в воинство Господа? Помяни, Чабук, меня в своих молитвах, а я и так не премину это сделать. (20 мая 2011-го, Готланд.) .

К счастью, прибавился еще один — сам патриарх Илия Второй.

Вот кем может гордиться нация, кто может годиться ей в отцы! Это он сумел вывезти из Осетии сквозь наши танки тела грузинских юных солдат для захоронения в родной земле.

Подставили меня тогда с Абхазией, теперь подставляли с Осетией… испытывали то ли на прочность, то ли на вшивость. С Абхазией я был вынужден занять свою привычную позицию, меж двух стульев, — большой не должен подавлять маленького: Россия — Грузию, Грузия — Абхазию. Про абхазскую ситуацию я знал с 1984-го, до которого Союз все-таки «дожил». Это же надо было так умело обустроить административное деление СССР, чтобы отрезать Карабах и Абхазию, разрезать Осетию! Отец народов знал, что делал, заминировав уже тогда все будущие «горячие точки». Вот и отвечай теперь «за наше счастливое детство» (и за свое тоже)… С Абхазией подставил меня, даже знаю, кто — мой собственный живой, даже процветающий персонаж, хотя и грозится, что ждет «маслину в живот». А вот с Осетией, даже не знаю, кто, видимо, моя собственная репутация «кавказца».

На прощание патриарх подарил мне браслет, а на дочь надел крест. Отца Торнике теперь нет, сказал я тогда ему, можно я теперь за вас буду молиться? Можно, согласился патриарх.

Браслет не снимал — не снимал и… потерял.

Чтобы уснуть, вместо того чтобы считать слонов, поминаю всех, кого могу вспомнить, и лишь потом во здравие. Список помина втрое длинней, и я часто засыпаю, не дойдя до живых.

Поэтому и за Илию молюсь через раз. Поменять, что ли, списки местами?

В этом году, 2011-м, выпал и еще повод посетить — теперь Абхазию. Вспомнили Даура (которого тоже нет) как классика абхазской литературы, достали даже денег, чтобы провести «чтения» его имени… пригласили и меня. Поезжай, там хорошо: май, весна!

Что ж, не увидел крестного, не увижу и крестника…

Воспользуюсь билетом, туда и поеду.

Сухум не произвел на меня прежнего впечатления. Новейшие инвестиции никак не срастались с прежним его образом. На уцелевших зданиях замазанные отметины автоматных очередей выглядели как оспа, новоделы торчали как надгробия истраченным миллионам. Гостиницу «Абхазия», правда как могли, так и восстановили — как «Апсны». Кофе на набережной тоже варили, без этого никак.

Потягивая «крепкий с низким сахаром», я живо представлял себе пьяных солдат, весело разъезжавших на танках по набережной в обнимку со сбежавшими из разоренного питомника обезьянками.

Тянуло же меня в Тамыш, в разбомбленный дом Бадза, отца Даура, где писался в 83-м в одну счастливую ночь «Человек в пейзаже».

Цыплят тех, надеюсь, не разбомбили, а давным-давно уже съели.

Так оно и было. Старушка поинтересовалась, чего это я брожу тут. Бадза Зантариа она хорошо помнила, а Даура уже нет. «Приходил тут до тебя еще один, тоже спрашивал». — «Кто такой?» — «Известный в наших краях человек, целитель». — «Где он?» — «В горах спасается, в пещере».

Поразведав еще, я узнал, что и впрямь есть такой. Лет десять, а то и все двадцать назад появился. Пошлялся вокруг Сухума денек, странно себя вел, все звал какого-то Семиона, не понравилось ему, стреляли, времена нехорошие были, да и подался в горы. Куда? Да в те края, где Иоанна Златоуста убили, там себе пещеру нашел. Мудрый человек отец Павел! Люди к нему ходить стали, лечил он хорошо, особенно от пьянства. Даже из города стали ездить. Ну, не с пустыми руками. Тем и питается. Молится за всех, только, слух прошел, помирать собрался.

Так повторилось мое паломничество к обезьянам.

Мимо колонии для малолетних (теперь уже следующего поколения), мимо храма, чем-то напомнившего мне Сухум, который было начали восстанавливать, да бросили, от источника, где казнили одного из трех Иоаннов, и от кровавого камня, который я и не подумал бы теперь приподнять, я направился вглубь ущелья уже наугад. Чувство меня не подвело: странный человек попался мне, спускался к дороге по почти отвесной тропе… шел, шел, а потом как крутанется на пятке вокруг собственной оси и снова идет. Пьяный? Сумасшедший?.. Поравнялся, еще раз крутанулся, а лицо прозрачное, веселое!

— Что с тобой?

— Не мешай! Я развиваюсь .

Хотел было я спросить, в каком смысле, но решил: не стоит.

— Скажи хоть, как к пещере отца Павла пройти?

— А я оттуда иду. Не мешай! — И он еще раз крутанулся, миновав меня.

1983–2011… нелегко дался мне этот подъем! «Угнездился, однако! — цеплялся я за камешки и корешки, прислушиваясь, как шуршит вниз осыпь из-под ног. — Как к нему больные ходят?»

Вспомнил веселое лицо вращающегося человека и долез.

Пещера была дырка, в дырке помещался строгий дэв, лица от бороды не отличишь. Не ожидал я столь мощного старца!

Он пристально меня разглядывал, не признавая.

— К кому? — наконец неприветливо прохрипел он.