Клас Эстергрен - Джентльмены

Жизнь не баловала нас добрыми знаками, и мы бродили по квартире, будто соревнуясь, чьи вздохи звучат глубже и безнадежнее. Атмосфера вечера была недостаточно игрива, чтобы выманить нас на улицу, а работа недостаточно интересна, чтобы укрыть нас от мира.

Генри предложил тайком выпить — чтобы не дразнить Лео, — и достал из гардероба полбутылки виски. Запершись в бильярдной, мы сыграли вялую партию, почти не нарушая молчания. Генри лишь хмыкал время от времени, отмечая лучшие из моих ударов. У меня все равно не было шансов, и я во всем винил мел. Несмотря на депрессию, Генри не утратил собранности, и кто угодно подтвердил бы, что это мужчина в самом расцвете сил: галстук на месте, безукоризненно выбритое лицо, идеальный пробор и классический, в меру помятый пиджак.

Опустившись на стул после поражения, я смотрел в окно и посасывал сигарету. Прокашлявшись, я спросил Генри, сколько он еще планирует выдержать.

— Что? — немедленно отреагировал он. — Что — выдержать?

— Не валяй дурака, — сказал я и прислонил кий к стене.

Генри понял, что я не шучу, и, облокотившись на подоконник, обвел взглядом крыши домов. Может быть, он хотел увидеть звездочку, луч света, что-нибудь, о чем можно было бы помечтать.

— У каждого свой предел, — сказал он. — Я могу расширять свои пределы. Может быть, даже слишком сильно. Иногда мне так кажется.

— Ты говорил с Лео? По-настоящему говорил?

— О чем? Конечно! Я каждый день говорю с Лео!

— Столько всего… не высказано. Откуда у него в той избе взялось виски? Что у него за друзья, которые хотят, чтобы он упился до смерти?

— Друзья… — Генри развел руками и пожал плечами, изображая полное неведение.

— Нельзя же до бесконечности делать вид, что нам нет дела до всего этого! Я пытался с ним говорить, не проявляя особого любопытства. Но не вышло. Он закрылся, как устрица, и все, что он него исходит, возвращается к нему, как бумеранг.

— Он всегда был таким. Лео умеет доказывать всякие бредовые вещи. Он же, черт возьми, чуть диссертацию по философии не защитил!

— Ты тоже порой несешь бред, Генри.

— Да, да, да. Это я слышал столько раз, что меня тошнит. Не надо повторять за Лео, как попугай.

— Это вы говорите одно и то же. Только и делаете, что отнекиваетесь.

Генри стоял у окна спиной ко мне, то и дело пожимая плечами, как упрямый ребенок, который не в силах ответить за свои поступки.

— Я просто хочу понять, как ты мыслишь, как ты выживаешь в этой каше, — сказал я. — Я и сам не могу понять, как я выживаю.

— Переезжай! — набычился Генри.

— Я не хочу убегать, — ответил я. — Пойми, я просто все принимаю всерьез.

— Ты думаешь, я не принимаю?

— Иногда я в этом не уверен.

— Вот что я тебе скажу, — Генри вдруг разозлился. — Я скажу тебе, что если бы я не принимал все всерьез, то Лео давно сидел бы на инвалидности и был бы несчастным одиноким психом. Никто не смеет обвинять меня в легкомыслии! И вот что я еще тебе скажу, — продолжал он, тыча в меня негнущимся пальцем, — если бы я и вправду поддавался депрессии, то этой зимой нам пришлось бы умреть с голоду!

Я, пожалуй, был готов сообщить Генри, что вместо «умреть» следует говорить «умереть», но он вдруг выбежал из бильярдной и отправился в кухню, чтобы тут же вернуться с вовсю мурлыкающим Спинксом на руках.

— Так и знай, Класа, — сказал он. — Я не какой-нибудь там чертов интеллектуал и не умею бросаться разными красивыми словами, как вы. Мне нравятся вот такие вещи, — он отпустил Спинкса, который шлепнулся посреди бильярдного стола.

Тот сразу же перестал мяукать и сжался любопытным комком, размахивая толстым хвостом над зеленым войлоком.

Генри- укротитель указал Спинксу один из углов бильярдного стола и взял пару шаров. Он стал толкать их по направлению к Спинксу, который останавливал каждый лапой и направлял в лузу, чтобы затем принять следующий. Трюк повторялся раз за разом, и поначалу я не мог понять, в чем соль. Только теперь, спустя много времени, я осознал величие сцены: загнанный, вечно куда-то спешащий Генри Морган в роли дрессировщика и вечно преданный друг Спинкс, который делает то, что его научили делать, потому что знает, что его ждет награда. Сколько часов понадобилось для того, чтобы отработать этот трюк! Абсолютно бессмысленный, бесконечно восхищавший Генри и вызывавший у него восторг, почти эйфорическую радость.

Я хочу запомнить его таким: человеком с неисчерпаемыми ресурсами, силами, которые он расходовал на абсолютную чепуху, чисто символические достижения ради достижений.

— Вздохнем перед смертью, Класа, — предложил Генри. — Сделаем передышку, рванем в город, может быть, сегодня появится солнце.

Уже несколько дней было холодно, но бесснежно: снег на крышах стаял, сосульки исчезли, улицы подсохли и пылили. Сквозь облачную пелену время от времени можно было разглядеть, что солнце и вправду существует, что оно может выглянуть в любую минуту.

— Давай двинем в город, посмотрим, что и как, — предложил Генри. — Весна на подходе.

Мы спустились к Слюссен, прогулялись по Шепсбрун, продуваемому ветром, и ненадолго остановились на мосту Стрёмбрун, чтобы понаблюдать за бурным потоком Стрёммен.

Дело было ближе к вечеру в конце апреля, на улицы вышло довольно много народу, который, вероятно, также гулял в поисках весны и, если не считать пары крокусов, приходилось довольствоваться тем, что дамы скинули шубы. Это уже можно было считать признаком перемен. Каток в Королевском саду был заброшен, он отслужил сезон и был покинут за ненадобностью.

— Я в этом году ни разу не покатался, — сказал Генри.

— Я тоже, — отозвался я. — Чем мы вообще занимались всю зиму?

— Хороший вопрос, — сказал Генри. — Черт побери! Ветер нам в паруса, парень! Скоро начнется самое интересное.

— Для тебя, может быть. Но не для меня.

— Чепуха на постном масле. Пойдем в «Вимпис».

— «Вимпис»? — повторил я. — Какого черта там делать?

— Выпьем по эспрессо и почувствуем себя как дома, в Лондоне, — ответил Генри.

Я сдался, мы перешли улицу Кунгстрэдгордсгатан и вошли в бар под звуки той песни Элтона Джона, которую слушали по дороге в Вэрмдё. Мы забрались на стулья у барной стойки, расстегнули пальто, запихнули кепки в карманы и огляделись по сторонам.

— Здесь я всегда как дома, — сказал Генри. — Даже не представляешь, сколько часов я просидел в «Вимпис» в Лондоне. А «Вимпис» везде одинаковы…

Генри аккуратно развернул носовой платок, очень громко высморкался, затем так же аккуратно сложил платок и спрятал в карман. Я не особо размышлял над этим, но мне много лет не доводилось видеть, чтобы кто-то пользовался батистовыми носовыми платками.

Мы заказали по двойному эспрессо, и Генри, насвистывая под тягучую мелодию Элтона Джона, достал из бордового кожаного футляра маленький перочинный нож. Он принялся подрезать и чистить ногти, прерывая маникюр лишь для того, чтобы время от времени взглядывать на новых посетителей. Мне это казалось хамством.