Аркадий Бабченко - Алхан-Юрт; Аргун; Моздок-7

— Где взводный?

Тот показал рукой дальше: "Там".

Взводный лежал посередине насыпи на спине, смолил сигарету, глядя в низкое небо. Артем с Ситниковым подползли к нему, улеглись рядом.

— Ну что тут у вас, Саша, где чехи?

— Здесь где-то, в этих домах. — Взводный не перевернулся, все также глядел в серые тучи. — Чего-то затихли пока. Может, будем уходить потихоньку? Пока не стреляют.

Ситников, ничего не ответив, заполз на изгородь, стал разглядывать село. Артем примостился рядом с ним.

В селе было тихо, никакого движения. Пустые глиняные дома, покрошенные автоматными очередями, не подавали признаков жизни.

Ситников перевернулся на бок, приподнялся на локте:

— Так, Саша…

Договорить он не успел. Во дворах, прямо перед ними, заговорил автомат, очередь пронеслась над плечами Ситникова, выбила землю у него под локтем. Он вдернул голову в плечи, матерясь, скатился с плетенки. Справа ответила еще одна очередь, прошлась по поляне, по пехоте — видно было, как пули впивались в траву между распластанными фигурами — и уткнулась в лес.

Артему показалось, что краем глаза он успел заметить вспышку в окне одного из домов, а затем перебегавшую из комнаты в комнату тень. Он заорал, показывая рукой:

— Вон он, товарищ майор, в этом окне!

— Где? В каком? — Ситников, стаскивая через голову "муху" посмотрел на Артема. В глазах его было бешенство. — Ну, в каком?

Но окно снова было пустым, дом опять замер, не шевелился, и Артем уже не был уверен, что чех был именно там. Очереди возникли словно из ниоткуда, внезапно пронеслись над насыпью и исчезли. И все. Проследить их не получилось — выстрелов видно не было, а на слух не определить — затерялись во дворах.

Артем вглядывался в село, но неуверенность от этого только росла. Теперь он даже не был уверен, что чех вообще был. Может, был, а может, и показалось.

— Ну, в каком?

— А черт его знает, товарищ майор… Вот в этом, кажется…

Ситников посмотрел на окно, взвел "муху".

— Точно там?

Артем не ответил. Тогда Ситников отложил "муху" — жалко попусту тратить — и полоснул по окну из автомата. Очередь строчкой расковыряла глину на стене, вышибла деревянный подоконник, закувыркавшийся в воздухе, и утихла в проеме окна.

И тут Артему снова показалось, что в этом доме кто-то есть.

— Да вон он, сука! — Больше не сомневаясь, он вскинул автомат, прицелился и коротко ударил по окну. Затем еще раз и еще. Сразу же вслед за ним замолотил и Ситников, а потом заговорила и вся пехота.

Сначала Артем стрелял прицельно, но руки после долгого бега тряслись, не могли удержать автомат, ствол заваливался, пули ложились то ниже, то выше окна, и Артем начал бить навскидку, длинными очередями, не целясь.

Спарка быстро закончилась. Артем отстегнул её, достал новый магазин, полный. Этот оказался заряжен трассерами. Артем видел, как они влетали в темное окно и там рикошетили внутри дома, отскакивая от чего-то твердого у противоположной стены, искрами с жужжанием метались по тесной для них комнате.

Дом умирал под их огнем, дергался, тучи пыли и сухой глины, выбиваемые из его стен, водопадами сыпались к подножью, земля кипела вокруг фундамента, взбрыкивала комьями травы.

Пехота все больше распалялась.

Кто-то уже бил с колена, кто-то лупил по соседним домам. Ими овладело особое опьяняющее чувство, какое бывает только в заведомо удачном бою, при явном преимуществе, когда противник уже ничем не может ответить на твой огонь. Страха нет, он проходит, и ты чувствуешь свою силу, превосходство над врагом. Это опьяняет, порождает возбуждение и веселую холодную злобу, желание мстить за свою боязнь до последнего, не думая, поливая огнем направо и налево.

Ситников схватил "муху", встал на одно колено и выстрелил по окну. Граната огненной точкой вошла в проем и сильно рванула в закрытом помещении, осветив дом молнией вспышки. На улицу выбросило мусор, вывалил клуб серого дыма.

Выстрелом Артема оглушило. Ситников неудачно развернул "муху", и струя выхлопа ударила Артема по затылку. В голове зазвенело, ничего не стало слышно, пороховые газы тошнотворно запершили в глотке. Он скатился с насыпи, зажав двумя пальцами нос начал продувать уши, сглатывать.

Кто-то потряс его за плечо:

— Контузило? — Голос слышался еле-еле, хотя по интонации спрашивающий, вроде бы, кричал.

— Не, глушануло немного! Сейчас пройдет! — заорал Артем в ответ. Его удивил собственный голос — глухой, как в бочке, и слышимый не внутренним ухом, а снаружи. Он снова продул уши, потряс головой. Звон немного поутих, но тугая, мешающая соображать вата в мозгах осталась.

Рядом оказался комбат. Он лежал на насыпи и с остервенением бил по селу, тщательно прицеливаясь в одну точку и что-то приговаривая. Артем подполз к нему, лег рядом, попытался рассмотреть, в кого он там целится. Ничего не увидев кроме все тех же пустых домов, стал стрелять в том же направлении.

Услышав Артема, комбат оторвался от автомата, толкнул его локтем:

— Ну-ка, вызови мне «броню».

— Что?

— «Броню» вызови, глупый хер!

Оба БТРа ответили сразу:

— "Пионер", это "броня 185", на приеме.

— "Пионер" я "182-й", прием.

— Товарищ майор, «броня», — Артем протянул комбату наушники и ларингофон.

— "Броня", "Броня", это главный, — комбат прижал один наушник к уху, — значит так. Сейчас простреляете село. Первыми — дома перед нами. И чуть влево возьмите, вон туда, где кирпичный особняк. — Он показал рукой на стоявший в отдалении особняк, как будто в бэтэрах его могли видеть. — Затем выдвигайтесь, прикроете нас броней. Начинаем отходить. Все. Приступили!

Он вернул Артему наушники, приказал:

— Передай по цепочке: начинаем отход. Короткими перебежками — один бежит, остальные прикрывают. И Ситникова приведи ко мне.

Ситников лежал метрах в десяти правее. Артем подполз к нему, по дороге дернув двоих солдат за штанины: "отходим".

— Товарищ майор, к комбату! Отходим. — Затем, повернувшись к лежавшему рядом пулеметчику, уткнувшемуся лицом в землю, проорал и ему: — Отходим! Перебежками по одному! Передай по цепочке! Слышишь!

Пулеметчик поднял голову, посмотрел на него, ничего не понимая, и опять уткнулся в землю. Его ПКМ молча стоял рядом, за все это время он, видимо, так ни разу и не выстрелил. "Заклинило башню у парня" — подумал Артем и затряс его:

— Эй, ты чего не стреляешь, а? Слышишь меня? Чего не стреляешь, говорю? Ранило что ли?

Пулеметчик снова поднял голову, глянул на Артема безразличными ко всему, пустыми глазами. «Нет, не ранило» — понял Артем. Ему был знаком этот тупой безразличный взгляд — сломался парень, не выдержал болота. Такое бывает. Вроде только что нормальный был солдат, а смотришь — уже еле ноги передвигает, двигается как сомнамбула, наклонив голову, будто нет сил держать её прямо, из носу свисает вечная сопля. Сломала такого война. И очень быстро — за день-два — человек опускается, ничему не сопротивляется, апатично принимая все как есть. Такого можно бить, пинать, рвать пассатижами, резать пальцы — он все равно не проснется, не ускорит темпа, ничего не скажет. Это лечится только сном, отдыхом и жрачкой.