Елизавета Александрова-Зорина - Маленький человек

Понимая, что расплата не за горами, он отправил семью из города, магазины за копейки продал Антонову, спрятав деньги на банковских счетах, а сам забаррикадировался в квартире, обнявшись с двустволкой. Но дверь никто не взламывал, всё было тихо, так что коммерсант на второй день забеспокоился. Выглянув в окно, он увидел, что дом оцеплен людьми Могилы, а входная дверь заколочена. Не попавшие домой жильцы, топчась во дворе, просили бандитов впустить их или, на худой конец, выпустить родственников, но Могила только крутил головой. Тех, кто пытался вылезти из окон на первом этаже, палками загоняли обратно. Вскоре коммерсанту начали звонить в дверь, соседи просили его выйти к бандитам, выпустив дом из заточения, но он, прижимаясь к дверному глазку, упрямо молчал. В доме заканчивались продукты, и жильцы по утрам устраивали рынок, выменивая излишки на то, чего не хватало. Так запасливый сосед с первого этажа, у которого хранились на лоджии мешки с картошкой, менял её на чай и мыло, а работница пекарни отдавала муку за сало и стиральный порошок. Устав ждать, бандиты выключили в доме свет, а потом перекрыли воду, так что запертые в доме люди и вовсе приуныли. В квартирах было темно, канализация не работала, а жильцы ходили по нужде в подъезд, и гулять по этажам можно было, только заткнув нос. Коммерсант, прижимая ухо к двери, слушал сердитый топот, но на стук не открывал. Он и сам не знал, чего хотел добиться, запершись в квартире, а теперь совсем запутался, не понимая, как поступить. Но злость придавала ему упрямства, и, выглядывая в окно на карауливших его бандитов, он зло усмехался, складывая пальцы в кукиш.

Но соседи коммерсанта тоже оказались не робкого десятка. Собравшись всем домом у его дверей, они притащили молотки, топоры, плоскогубцы и садовые лопаты, которыми несколько дней колотили по железной двери, корёжа и ломая её. А когда открыли, то упёрлись в вытянутую двустволку, которую дрожащими руками сжимал коммерсант.

— А ну-ка, давай сюда! — крикнула тётка из пекарни, бесстрашно выхватив ружьё.

Соседи схватили коммерсанта за волосы, руки, ноги и одежду и поволокли вниз по ступенькам, а он, отсчитывая костями этажи, пожалел, что поселился на последнем.

— Открывайте! Мы ведём его! Открывайте! — кричали из окна жильцы, и бандиты, поплевав на руки, взялись разбирать баррикады.

Несчастного коммерсанта затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении. Его квартира ещё много лет пустовала, покорёженной дверью напоминая о днях заточения, но потом в неё въехал новый жилец, который обил дверь кожей, уверяя, что купил квартиру у того самого коммерсанта, которого видел живым и невредимым в нотариальной конторе.

Когда Саам появлялся в приюте, мальчишки, облепив бандита, галдели и дрались, пытаясь обратить на себя его внимание.

— Я на борьбу хожу, всех побеждаю, я тебе пригожусь!

— Я через форточку в квартиры лазил, а папка караулил. Я и сейчас в любую форточку влезу!..

— Саам, возьми меня в банду!

Малолетки сдавали часть наворованного в общую кассу, приучаясь к иерархии, а бандиты помогали тем, кто попадался. Сотрудница детской комнаты полиции, мужеподобная высокая женщина-майор с тёмными усами над тонким, вытянутым ниткой ртом, отпускала детдомовских воришек, выбрасывая протоколы в корзину для мусора, которую носком сапога задвигала под стол. У женщины были глаза, как высохшие лужи, — они всегда были на мокром месте, но никогда не плакали.

— Маленькие бандиты, — недовольно косился на майора сержант, приволакивавший воришек с рынка.

— Думаешь, в колонии их исправят? — отправляла она в корзину очередной скомканный протокол. — У них и так судьбы ломаные-переломанные, а там и вовсе на куски порубят. Выйдут озверелые, ненавидящие.

Но сержант, слушая её, кривился в ухмылке, зная, что женщина боится мальчишек больше, чем они её, и, получая подарки от Саама, отводит в сторону мокрые глаза.

Самых толковых ребят бандиты собирали в отряд малолетних. На заброшенной стройке, которую обходили стороной бомжи и собаки, их учили драться, стрелять из пневматики и скрываться от погони, так что, выходя из детдома, они становились полноправными членами банды. Саама они звали «отцом», и за это слово, мячиком прыгавшее на языке, готовы были на всё.

— Маленький у нас город, — опершись на бетонную плиту, смотрел на мальчишек Саам, — не развернёшься. С нашими-то ребятами мы бы горы свернули!

— Лучше быть смотрящим за маленьким городом, чем лохом в столице, — заржал его товарищ.

Дождь бил в стекло, и стекавшие ручьи кривили дома, фонари и бегущих под зонтиками пешеходов. В «Трёх лимонах» было шумно, от женского смеха звенели стаканы, а разговоры закипали, выплёскиваясь, словно убежавшее с плиты молоко.

— Убери бандитов — начнётся беспредел! — оттягивая ворот рубашки, пожимал плечами Антонов. — Попробуй, удержи их в узде, — кивнул он на соседние столики.

Когда открылся его первый магазин «Бизант», он сам стоял за прилавком, улыбаясь каждому посетителю. А теперь его магазины были на каждой улице, и Антонов улыбался только отражению в зеркале. Когда Каримов узнал, что «Бизант» расшифровывается как «бизнесмен Антонов», он хохотал до колик, примеряя клички на остальных: Кротова он окрестил «Мэкром», а Требенько «Начтребом». Провинция, как младшая сестра, донашивает платья за старшей, которые висят на ней, словно тряпка, превращаясь из модных нарядов в смешные обноски.

— Почему я должен иметь дело с убийцей и разбойником?! — плаксиво спрашивал Кротов.

Антонов, посмеиваясь, оглядывался на проходящих девиц, закусывая рюмку лимонной долькой, а Кротов кривился, словно у него во рту становилось кисло. Они были похожи, будто один был зеркальным отражением другого, и тем, кто смотрел на них, казалось, что в глазах двоится.

— Я тоже не пальцем деланный, а с ними уже двадцать лет дело имею. Хорошо было чистеньким оставаться, когда мы с Требенько всю грязную работу делали.

Кротов, обидевшись, уткнулся в тарелку.

— Ты бизнесмен, а я государев человек, не для себя же работаю, — выплёвывал он слова вместе с оливковыми косточками. — Ты лысину на чужих подушках протёр, а я — затылок чесал за всех вас.

Антонов, запрокинув голову, расхохотался, вспоминая аварию на электростанции, когда провода лопались, как старые вены, а дома таращились пустыми глазницами и, словно уши, оттопыривали телевизионные тарелки, оглохшие от тишины. Оглядываясь на обесточенный город, с высоты сопки казавшийся чёрным котлованом, Кротов бежал на служебной машине, прижимая к груди туго набитый чемодан.

Зима в тот год была такая холодная, что дома промерзали насквозь, и люди спали в свитерах и шапках, натянув одеяла на голову. Изношенные сети давно не ремонтировались, и вначале провода, покусанные морозами, выходили из строя в разных концах города, оставляя без света то одни дома, то другие. А потом авария случилась на главной станции, и весь город опустился в непроглядную тьму.