Александр Сегень - Гибель маркера Кутузова

Ночи напролет маркер Кутузов проводил в придуманном мире бильярда и не замечал этого волнующего разнообразия теней, огоньков, силуэтов, запахов, дуновений ветра, шорохов и шептаний, отдаленного шума прибоя, ласкающего берег, мерцания небесных светил.

Сияет! — восторгался Гектор Иванович, глядя на небо, удивляясь, что оно не черное, а сияет все целиком, хотя черного поля пространств больше, чем светлых звездных нимбов, и пытался вспоминать наименования светил — Венера, Марс, Большая Медведица, Млечный Путь, Андромеда, знаки Зодиака, еще десяток звезд набиралось, а больше он и не знал. Геспер еще какой-то есть. Который там из них Геспер, а кто Альтаир, поди разберись. На небе все глубже, таинственнее и страшнее, чем на бильярдном столе, и Кутузов возвращался в мир бильярда, смотрел, как то изящно и плавно, то с бестолковой суетливостью двигаются по зеленому сукну шары, и гибельное сравнение терзало его душу. Прекраснее ли небо, где все так многообразно, избыточно и чересчур блистательно, прекраснее ли оно этого мира шаров и луз, где все гораздо проще, схематичнее, но ближе, сподручнее?

Всех дольше играла пара новеньких отдыхающих, никогда раньше не приезжавших в «Восторг», — видимо, раньше они служили по иному ведомству и давно не играли, не могли насытиться игрой; но, наконец, и они угомонились, стрелки на часах показывали половину двенадцатого, бильярдный зал Кутузова опустел.

И вдруг явился он, похититель, укравший у Кутузова девушку его мечты, но Кутузов не разозлился, увидев своего врага и соперника, а напротив того, растерялся и даже обрадовался его приходу, не зная и не желая знать, что сей приход ему сулит.

— Светлее, чем везде, — сказал похититель, войдя и осматриваясь. — Так, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми шарами? — произнес он дальше и задорно прошелся по залу, взял кий номер семь, уже известный нам под именем сталинского, повертел его и, видимо, счел его тем, что нужно. — У вас тут чисто и светло, уютненько, — сказал он и улыбнулся Кутузову, стараясь привлечь его на свою сторону.

Героя нашей повести немножко покоробило, когда он заметил, что пришелец довольно пьяноват, но ему не хотелось отпускать его, тем более, что тот спросил, нельзя ли сыграть партейку-другую, и маркер Кутузов скрепя сердце согласился играть с нетрезвым соперником. Сверкало в центре пирамиды позолоченное число четырнадцать, чуть облупившееся, но не утратившее своей красоты. Копье седьмого кия нацелилось на биток, чуть помедлило, нанесло удар — началась партия, обычная американка, каких сыграно было в этой бильярдной тьмы и тьмы.

Изощренное мастерство Кутузова поначалу куда-то исчезло, уступив место вежливости, которую Кутузов, как обойденный внимание судьбы, оказывал счастливчику, Коим образом тому удавалось забивать шары, объяснить трудно — соперник Кутузова шатко стоял на ногах и с некоторым затруднением бил по шарам; но в нем дышало некое озорство, которое, как знает всякий бильярдист, может энное время удерживать бильярдного дилетанта на плаву. В конце первой партии сопернику маркера удалось довести счет до семи против пяти, он торжественно напевал что-то, но тут хладнокровие все увереннее стало возвращаться к Гектору Ивановичу, и он очень точно положил в дальнюю лузу позолоченный четырнадцатый шар. Правой рукой твердо сжимая кий, он завел его за спину, потому что только так можно было закатить неудобно стоящего свояка, и из-за спины послал шар в лузу, сравняв счет. Руке Гектора Ивановича сделалось как-то особенно тепло и приятно, как всегда бывает, когда возвращается уверенность в своих силах, но следующий шар он не смог забить. Потрясал кием Ивиста Жульянова соперник, заводился, мурлыкал что-то вроде «мы тоже кое-что могем», но не смог забить удобнейшего свояка, и Гектору Ивановичу ничего не оставалось, как довершить партию.

Он не предполагал играть вторую, но соперник почему-то преисполнился уверенностью, что его проигрыш — случайность, что он запросто обыграет маркера во второй партии и даже предложить теперь играть не просто так, а на бутылку коньяка. На бутылку так на бутылку — Кутузов, вопреки своим принципам, согласился и стал устанавливать пирамиду, покуда противник закуривал, продолжая что-то напевать. Гектора Ивановича почти не смутило предложение играть на интерес, он даже согласен был проиграть пару партий, а потом ловко отыграть все проигранное, а может, даже оставить ему в утешение одну недоотыгранную бутылку. Жизнь приучила Кутузова смотреть на соперников подобного рода не как на объект добывания денег.

Умышляя быстрей и решительней выиграть вторую партию, гость сильным ударом разбил пирамиду (это право Гектор Иванович великодушно уступил), и ему повезло — один шар сам собою закатился в угловую лузу. Места вокруг стола было достаточно, но противник зачем-то резко надвинулся на Гектора Ивановича, выбирая шар для следующего удара, и наступил маркеру на ногу, а вместо извинения пропел, прицеливаясь:

— На теле прекрасном твоем ожерелья и бусы…

Ища, куда бить, он явно не сомневался, что без труда свалит еще один шар, но, ударив, промахнулся и удивленно хмыкнул. Для Кутузова на столе осталось сразу три удачно вставших шара. Верных три удара — и обреченные шары затрепетали в лузах.

— Ударов вам не занимать, — снисходительно пробурчал соперник и, когда до него дошла очередь, пропел вторую строку блатной песни:

— Но в сердце холодном твоем царит пустота…

У него случился кикс, шар прокатился несколько сантиметров, никого не задев, и пришлось выставлять на стол единственный забитый. Героя нашей повести охватила жалость, но он ничего не мог с собой поделать. Все его существо закипело в предвкушении блестящей победы. Тело превратилось в мощное и точное орудие для забивания шаров, и он быстро забил еще три шара, отбрасывая соперника в состояние легкого шока.

— Доспех мой украшен узором, а волосы русы… — пел бедняга и снова промахивался; лишь в конце партии ему удалось забить шар престижа и проиграть со счетом восемь — один. Покрывал уже его лоб тонкий слой холодного пота, и Гектор Иванович с удовлетворением это отметил. Медноковный ярлык фабрики Шульца несколько минут занимал воображение гостя, помогая ему немного остынуть и прийти в себя; затем гость с вызовом предложил играть третью, причем подчеркнул — дабы выявить, кто же, все-таки, играет лучше.

Пышный — вот эпитет того удара, коим Гектор Иванович разбил пирамиду. Который уж год он играл в бильярд, но ни разу в жизни не было так, чтобы сразу четыре шара закатились после первого удара, и Кутузов не удержался, чтобы не посмотреть прямо в лицо соперника победоносно и уничтожающе. Похитил мою девушку-мечту, так получи ж за это! Он и пятый шар положил и только тогда дал поиграть гостю. Мощь Гектора Ивановича сбила с того большую часть спеси, бедняга стал тужиться, пыжиться, но ничего не получалось. Одолевши с большим трудом два поставленные почти в самую лузу шарика, он уступил в третьей партии восемь — два. Патрокла убивший Гектор Приамович не знал великодушия и милости к побежденным, в отличие от своего тезки, Гектора Ивановича Кутузова, который тотчас по окончании партии предложил на сем остановиться, а про проигранные две бутылки коньяка забыть, но гость нахмурился: