Станислав Золотцев - Статьи и рецензии

…Не воскликнет. В том я почти уверен, — если, конечно, хоть сколь-либо развитым чувством юмора обладает сей гипотетический читатель. (Равно как, заметим, и «герои-антигерои» сергеевской прозы — дабы не обижаться на автора; а это, по слухам, кое с кем из них уже происходит). И вовсе не только и не столько потому, что Л. Сергеев и себя, «любимого», не жалеет, да какое там! — драконит свой светлый образ так, что поистине за голову хватаешься: достало же сил человеку, чтобы язвы и пороки своей личности на такой показ выставлять. (Опять же в скобках замечу как давний знакомец Леонида: по моему, он всё же явно «перехватывает» порой в этом самобичевании, — быть может, не желая выглядеть в читательских глазах «приукрашенным» самим собой в сравнении с выведенными им кандидатами в ад)… Но не в том, говорю, дело. А в тех качествах, которые отличают и пронизывают плоть творений Сергеева, становясь в них самим «воздухом»; наименования этих свойств происходят от слова «добро». Доброжелательность, добросердечие, добропорядочность. И просто — доброта, участливое отношение к человеку, о котором говорит писатель в данный миг.

Тут надо глянуть по принципу «от противного». Даже и от очень противного временами… Ведь сколько мемуарно-докумен-тальных сочинений, живописующих внутрилитературную действительность (и чаще всего именно в «цедээловском» формате) нам всем довелось прочесть в недавние, да уже и в давние времена. И в большинстве своём эти сочинения оставляли — в лучшем случае — тяжкое впечатление. Нередко и с примесью чувства брезгливости. Ей-богу, тошнотворное ощущение осталось у меня от большей части подобных воспоминаний, коих я иначе как «разоблачительскими» назвать не могу. Мерзопакостно на душе становилось, когда узнавал из подобных мемуаров «подноготную» видных, а то и виднейших, просто выдающихся литераторов минувшей эпохи. А в финале всегда задавал себе вопрос: а к чему, а для чего мне всё это было узнавать, а что это добавило в моём восприятии к их творческим обликам?! Да ничего… Что они были грешными, земными людьми со своими многими слабостями и недостатками, — так это я и так знал, будучи знаком с ними, а что сам не видал, о ком-то — так и сам же домыслить мог. Так зачем? Мне показали людей, увязших в «соре», — но не показали как из него растут стихи и другие чудеса словесности, — так зачем мне этот «сор»?

…О ком бы из своих сотрапезников, собутыльников и прочих «стариканов» ни писал Леонид Сергеев, такого вопроса и всех сопутствующих ему негативных чувств у меня не возникает. Уверен, не возникает их и у других читателей его книги. О ком бы ни повествовал Сергеев — рассказывает о главном: о таланте. О том, за что все грехи прощаются, даже смертные. В портрете любого из персонажей его («цедээловской») прозы видим некий штрих, свидетельствующий о том, что перед нами — человек не из ряда, но именно незаурядный. Вот хоть эти малопримечательные, но для меня знаковые строки в обрисовке одного из детских драматургов: «По сути, М. всегда был настроен на праздник… (на работу, на любовь)», Вот и все эти старые греховодники, в какие бы тяжкие ни ударялись они — главным для них оставались две этих двуединые стихии: работа и любовь. Любовь и работа. Что может быть важнее для художника? Всё прочее — «сор»!

Вот почему, по тому же принципу «от противного», Л. Сергеев и имеет право на обобщения своих зарисовок. Причём в этих отнюдь не лирических отступлениях он даёт такие определения как отгремевшим 90-м, так и годам идущем, что по социально-нравственной точности и честности ему могли бы позавидовать (хоть, понятно, и не признаются в этом) ведущие политологи наши. Вот одно из них:

«Теперешнее поколение не знает, что такое страх, но почему-то не слышно их выступлений против разгула „демократии“. Или они не видят, как беснуются „демократы“… Неужели не ясно — они — преступники, которые осатанели от власти и денег. Но большинство нынешних храбрецов молчит… Только старики и бунтуют … Вот и получается — в нашем Отечестве безнаказанно говорить правду можно только в последней исповеди».

В сущности, эта книга и являет собой такую исповедь. «С последней прямотой», говоря строкой классика. В ней вообще немало страниц, которые можно назвать бунтарскими без всяких кавычек. Они относятся не только к литературной жизни, но и к жизни нашей в целом. Это полнокровные и яркие рассказы. Но в каждом из них — даже в самых лирических — есть своего рода «зерно»: бунт против стереотипов бытия и лживых нравственно-этических стандартов. Бунт, исходящий из жажды быть собой — правдивым перед жизнью, перед природой, в конечном счёте — перед Всевышним (хотя отношения автора с Православием и РПЦ, как и у многих мыслящих людей, непростые). А потому и звучит для меня самым ценностным определением его вроде бы проходная строчка, обращенная к «стариканам», к людям своего поколения: «Старые бунтари! Всё никак не успокоятся!».

Дай Бог не успокаиваться и настоящему писателю Леониду Сергееву…

Псков, декабрь, 2007. Публикуется впервые.

Как-то неожиданно и резко ушел от нас Станислав Золотцев. Хотя нет, уходил он постепенно, все более удаляясь от столицы, в которой много лет прожил, где занимал немалые престижные должности, где воевал, по большей части безуспешно, с литературными начальниками и нажил в лице их немало недоброжелателей, а то и открытых врагов.

Лет десять назад он вернулся на родную Псковщину, где собирал целебные травы, ловил рыбу и по-прежнему много писал и печатался как в столичной, так и в периферийной прессе. Иногда он вновь неожиданно появлялся в Москве. И тогда мы коротко общались. Он следил за моим творчеством. Подбадривал, как мог, давал дельные советы. Привозил то снетки, им же отловленные и завяленные, то травяные сборы, настаивая на том, чтобы я пил их и постоянно укреплял свое здоровье. У него вообще был редкий по нашему меркантильному времени дар — радоваться успехам друзей, поддерживать их бескорыстно, помогать молодым и талантливым дарованиям. При всей своей кажущейся резкости в общении, он был чутким и доброжелательным к людям. Но мало кто ведал, что сам-то он, уже тяжело больной, быть может, ещё больше нуждался в нашем сочувствии.

Чем я, издатель, мог ему помочь? В прошлом году Стась (так он просил меня называть его) отмечал свой шестидесятилетний юбилей. Год этот был на редкость для него плодотворный. Будто предчувствуя скорый уход, он торопился. В тот год у него вышло в разных издательствах сразу четыре книги. Одну из них, сборник сонетов, выпустило наше издательство «Новый ключ». Тогда же я впервые познакомился с его прозой и открыл для себя замечательного современного прозаика. До этого я знал его как талантливого поэта, яркого публициста и критика, острые статьи и рецензии которого ни раз будоражили литературный мир.