Марк Дюген - Счастлив как бог во Франции

Мы узнали эту новость в воскресенье, а я должен был встретиться с Милой только в среду. Вернувшись к себе, я долго не мог уснуть. У меня были полномочия поднять тревогу, но эта процедура не вызывала у меня удовольствия. Рано утром я решил, что наша сеть должна быть продублирована, как системы управления самолетом. И я отправился на явку, куда меня направили в тот день, когда я впервые появился в городе. Я сказал хозяину бистро, что должен срочно встретиться с высокой девушкой, которая заходила в бар в день моего появления. Назначив время встречи, я скрылся в своем убежище. Ожидание напомнило мне самое начало моей подпольной жизни, когда много дней подряд ничего не происходило, но я должен был постоянно находиться в состоянии готовности. Я лег на постель, заложив руки за голову и уставившись в потолок. Не имея возможности заняться чем-либо, кроме размышлений, раньше в такие часы я думал о женщинах. Все равно, о ком, о любой женщине, способной пробудить мое воображение, колебавшееся между инстинктом самца и общечеловеческой потребностью в привязанности. Но теперь, подобно испорченным часам, у которых стрелки застыли на циферблате, я мог думать только о Миле. Когда-то считавший, что женщины — всего лишь существа с изящными формами, но пустые внутри, теперь я неотступно думал об одной из них, о нематериальном создании, неотступно тревожившем мои сны. Похоже, такое возможно лишь в том случае, когда тобой прочно завладела настоящая любовь.

Я вздрогнул, когда в дверь постучали. Почему-то мне казалось, что Мила все еще очень далека от меня. Она вошла, напряженная, как натянутый лук; глаза ее покраснели от недосыпания. Я вмешался в точнейший механизм ее организации, нарушил плавный ход всех его частей. Она была настроена крайне агрессивно.

Я начал в шутливом тоне:

— Мне кажется, в наших планах предстоит небольшое изменение. Немецкие подлодки отказываются подчиняться нашему графику, согласно которому они должны выходить в море утром по четвергам и воскресеньям. Через наших информаторов мне удалось выяснить, что одна из них готовится выйти в море завтра на заре. А завтра только среда. К счастью, я смог связаться с вами, потому что решил, что хозяин бистро должен быть более или менее надежно связан с вами. Если бы эта мысль не пришла мне в голову, мы бы сильно дали маху. Впрочем, я не знаю, есть ли у нас еще время.

Она испепелила меня взглядом и вскоре ушла, предупредив, что расписание наших встреч остается прежним. В случае крайней необходимости могу связаться с ней тем же способом, что и сегодня.

Когда я встретился с ней в следующую субботу, в урочный час, я заметил, что она обрадована. Разумеется, я слышал утром гул самолетов над рейдом, хотя и был в городе. Мила же знала, что английские самолеты потопили немецкую субмарину.

Поскольку у нее были серьезные основания многое в наших отношениях не замечать, она видела во мне только старательного исполнителя. Все опять ограничилось с ее стороны обычной холодностью, хотя она могла, например, наградить меня, подергав за ухо, как однажды проделал Наполеон с одним из своих ворчунов. Тем не менее Мила была довольна мной. Но нам больше нечего было сказать друг другу, и мы расстались.

Как добрый вестник, я передал хорошую новость нашему повару, радостно вспыхнувшему, когда я негромко сказал ему, проходя мимо: «Пластырь пригодился».

Я не знал, чей экипаж оказался на дне. И почувствовал облегчение, когда на следующий день вечером в баре появились два лейтенанта Динозавра. Это означало, что их лодка цела и находится на базе.

Снова потянулись неделя за неделей. Другие подлодки несколько раз выходили в море. Но наши ограниченные возможности не позволяли узнать об этом заранее. Я почти ничего не знал о группе, действовавшей под руководством нашего повара. Конечно, это было предусмотрено непроницаемыми перегородками между разными членами сети, не позволявшими гангрене в случае провала охватить всю организацию. Я знал только, что от его информаторов не было новостей.

Курт, торпедный мастер из команды Динозавра, был все более и более откровенен со мной. Очень часто доверительным тоном он рассказывал мне о своей Жаклин. Я понял, что ее главной обязанностью было скрашивать его одиночество. Он сообщил мне, что девушка работает в какой-то администрации, но больше ничего не знал о ее жизни. Я почувствовал, что ему что-то от меня нужно. Действительно, однажды Курт прямо попросил меня записать фамилию и адрес Жаклин на случай несчастья с ним. Он не очень распространялся об их отношениях, но я догадался, что она ждет от него ребенка. Потом он сам сказал об этом и в порыве нахлынувших чувств спросил, не соглашусь ли я стать крестным отцом малыша. Я согласился. Почему он выбрал меня, а не кого-нибудь другого? Но был ли у него этот «другой»? Я подумал, что до рождения ребенка еще много времени, и успокоился. К сожалению, меня не посетила мысль, что, дав обещание, я принял на себя большую ответственность.

Когда я в очередной раз встретился с Милой, она, как всегда, была комком нервов. Мы не смогли предупредить англичан о двух выходах немецких подлодок на задание. Агенты нашего повара явно оказались не на высоте. Мила потребовала, чтобы я сам выполнял их работу. В это время бар закрылся на ремонт. Я решил воспользоваться этим и на пару дней съездить домой, о чем сказал Миле. С тех пор, как я участвовал в Сопротивлении, то есть около трех лет, я не видел родных. Мила возразила, сказав, что за моими родными ведется пристальное наблюдение. Тогда я решил навестить семью моего дядюшки. Они обосновались на ферме в Бретани, где занимались выращиванием кур на продажу. Адреса я не знал, но название деревни мне было известно. Небольшое, продуваемое всеми ветрами селение на высоком морском берегу, если верить открытке, присланное кузиной через несколько дней после того, как они там поселились. С тех пор я ничего не знал о них. Мы не переписывались, чтобы никто не мог установить связь между нашими семьями.

Документы у меня были в полном порядке, но необходимость оторваться он привычной повседневной жизни не просто беспокоила, но даже пугала. Я направился сначала в Морбиган, потом пересел на поезд, направлявшийся к северному побережью Франции. Было прохладно, как всегда бывает ранней весной, но в этом заброшенном краю, где старики очень плохо говорили по-французски, оказалось необычно тепло. Это было мое первое путешествие в Бретань, показавшуюся мне чужой страной. С поезда я сошел в двух километрах от деревни дяди. Небольшая станция была забита немцами. Царившее здесь оживление было связано с ожиданием высадки союзников: Англия находилась на противоположном берегу пролива. О высадке с каждым днем говорили со все большей и большей определенностью. В общей суматохе на меня никто не обратил внимания. С небольшим чемоданчиком в руке, в старом свитере, связанном матерью, я ничем не выделялся в толпе.