Владимир Богомолов - Повелительница лабиринтов

Да, тогда война пощадила ее, и вернула Василия домой. А теперь вот, обошлась с ней жестоко. Не думала и не гадала Зина, что, не успев дожить шестой десяток, ей придется вдовствовать. Конечно же, она кроме Васи никого из мужчин рядом с собой даже в мыслях представить не может. Хотя многие мужчины еще заглядываются на ее казачью стать, да и коса ее вокруг головы еще в три кольца укладывается, хоть седина и осветлила ее темно- каштановые косы, которые так любил Василий.

Зинаида вдруг встрепенулась, вспомнив, что на похороны нужны платки и нарукавные повязки поминальные. Подошла к своей кормилице: швейной машинке немецкой марки Зингер. Присела за нее и вновь замерла, сдерживая слезы, которые пытался выдавить комок, застрявший в горле. Потом уткнулась головой в руки, что положила на ровную поверхность сложенной машинки, прямо поверх кружевной накидки, и, уже не стесняясь, в голос зарыдала, давая волю накопившейся в груди боли.

Темнота за закрытыми веками успокоила. Ей удалось совладать с собой. Но покидать темноту закрытых глаз не хотелось. Запах машинного масла от чудесного творения Зингера унес в детство. Не ведомо зачем, память открыла Зинаиде картину воскресного дня, когда отец, вернувшись с ярмарки в станице, где распродавал свой товар сельского портного, подарил ей швейную машинку в день ее восьмилетия. Мать тогда еще долго сетовала о том, что на три золотых лучше бы еще одну корову в хозяйство купить, чем такую игрушку девчонке.

Как был мудр отец, когда сделал ей такой подарок, который лучше любой коровы на свете кормил ее семью все трудные годы начала жизни в городе. Да и теперь, когда минули и военные годы, эта машина, рожденная задолго до того, как мир узнал про фашизм, все также исправно кормит, одевает ее семью. Вот и внучке юбку за одну ночь сшила, когда та приехала на каникулы из Москвы в прошлом году.

Зинаида подняла голову, а та, не успев толком очнуться от горького забытья, принесла спасительный хоровод новых мыслей: Миша еще не приехал, хотя обещал прилететь из Москвы к обеду. Полковник уже. А Зина еще помнит, как они с Васей ездили к нему в Гурзуф, куда его после войны отправили из-за туберкулеза. У нее еще сохранились фотографии, где они с его дочкой и женой, все вместе под пальмами в санатории стоят. Как отец гордился всегда своим сыном, который не только всю войну прошел по болотам и рекам, возводя переправы, но и после войны, аж до Генштаба дослужился. Ай да казак! Не уронил честь своих дедов, которые оба красовались на фото в Георгиевских крестах, возле жен своих и детишек.

Вот только Настеньке не повезло с казаком ее. Да и не казак он вовсе. От него одни неприятности. Ладно, хоть не пьет, не курит, не бьет. Да, и красавец то, какой: высокий, стройный, спортсмен, офицер. Вот только, уж очень молчаливый. Все себе на уме. Но, умный и грамотный - ничего не скажешь. И язык немецкий знает, словно это его родной. Вон как быстро и ладно машину племяннику починил. За два дня сделал сам, а тот который месяц не мог заставить бегать свой Москвич. Беда вот только с бабами у Жени, как вернули его с Германии, так словно бес в него вселился: ни одну юбку не пропустит, люди говорят. Стыд то дочери, какой. Но она, Настя, молодец, держится и виду не подает. Только ей, матери своей, и жалуется, да и то, когда в гости приезжает.

А ей вот с Василием как повезло то – грех на судьбу жаловаться! Хоть и родители за нее решили, кому свою любовь отдать, но Зинаида на них не в обиде. Пусть не сразу к ней пришла настоящая любовь, но ведь пришла же! И горячих ночей было за эти годы не мало. Вот даже сейчас, стоило лишь подумать о близости с ним, а горячая волна уж прошла по всему телу, вызвав румянец на щеках, тепло внизу живота и мурашей под кожей, что добежали от сердца до кончиков пальцев, неся тепло и томление всему телу. Ах, до чего же сладко было под поцелуями ее казака. Грудь взволновано вздымалась, стараясь поспеть за частотой дыхания в волнении, вызванном желанием женщины, которой знакома истома и сладость мужской страсти.

На какое-то мгновение Зинаида забылась, погрузившись в сладкие воспоминания молодости. Но тут же, очнулась, и вновь унеслась в свое горе. Теперь ей нужно привыкать жить самой, без мужской ласки и заботы, спрятав глубоко внутри себя все, что связано с ее женским началом. Отныне все, что Творец даровал ей как Женщине, должно, если не умереть в ней, то заснуть глубоким сном так, чтобы больше не беспокоить страстями и желаниями. Так требует светлая память о Василии. Так она сможет сохранить свою верность ему. Так она не очернит свою честь и заставит замолчать недобрую людскую молву.

Отныне её женский удел - материнство, которое пусть теперь не востребовано детьми: они уже сами стали родителями, но в нем еще так нуждаются внуки. И если Творец будет милостив к ней, то даст возможность свою нерастраченную нежность даровать правнукам. И это не так уж мало, чтобы наполнить смыслом жизнь без Василия. Ей так повезло в том, что он наполнил любовью всю ее жизнь до сегодняшнего дня. В том, что смог дать время и возможность, раскрыться ей как Женщине в полной мере и наслаждаться всеми чувствами и ощущениями долгие годы, оставив для нее любимого мужчину живым и здоровым. А это такое счастье жить и чувствовать себя Женщиной в полной мере!

И в благодарность за это, отныне она должна смириться и жить дальше, питая силы для этого в радости воспоминаний о своих прожитых женских годах. А малыши, ее внуки, смогут ей дать новую радость, которая частично заполнит пустоту в ее душе после прощания с Василием сегодня.

Михаил, когда звонил накануне, предупредил, что внучка не приедет на похороны, но зато Наточка едет с Владом. И они вот-вот должны приехать к ней, чтобы разделить с ней горе, чтобы дать ей силы, пережить сегодняшний день. И Влада она обязательно должна взять с собой, чтобы Василий смог проститься с ним, ведь он так его любил. В нем, он видел продолжение своего казачьего рода, которым всю жизнь гордился и жил так, чтобы не посрамить честь своих предков. Пусть теперь его жизнь на небесах будет еще счастливее той земной, что прожил он с ней, со своей Зинаидой.

Она вытерла слезы, которые вновь пытались смыть с ее лица печаль и горе утраты. Не торопясь встала со стула возле старенького Зингера, и тяжело ступая, пошла к выходу из дома, чтобы успеть встретить Наточку с семьей. Она вышла на порог дома и застыла ослепленная ярким августовским солнцем. Светило замерло в зените на небосклоне без единого облачка и ослепительным светом своим открыло для взора дворик перед домом, убрав все тени в нем и высветив самые потаенные его уголки.

Зинаида подняла глаза к светилу. Ей внезапно захотелось, чтобы оно светило ей столь же ярко всегда. Чтобы ничто и никогда не смогло заслонить свет в ее жизни, как сейчас, в полдень на дворе ее дома. И она мысленно с мольбой обратилась к тому, к кому привыкла обращаться в трудные минуты своей жизни, к Творцу: «Боже, не заслоняй более солнце от меня! Дай мне свет светила твоего как можешь больше в мою жизнь и жизнь детей и внуков моих! Пусть в моей и их жизни никогда не будет теней и темных уголков, как нет сейчас в дворе дома моего!»