Уилл Селф - Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков

И Банту (так его звали тогда) как-то ухитрился собраться и улетел на Ямайку. Он утверждал, что это и была «родина», хотя и сам наверняка не знал почему, — к корням тетя Хетти относилась столь же безразлично, как и к узам родства. Однако он уговорил Стэна, державшего ямайскую забегаловку в Мэнор-Парк-роуд, чтобы его двоюродный брат пристроил его на работу в Кингстоне. В плане исторических корней все это было сомнительно, но в плане карьеры для Банту это был значительный шаг вперед.

В Кингстоне оказалось, что брат Стэна умер, или пропал без вести, или вообще никогда не существовал. Банту успел услышать все возможные версии, прежде чем перестал искать. В следующие полгода он перестал быть «Банту» и стал «Лондоном», поскольку — во всяком случае, для ямайцев — именно оттуда он был родом. И примерно в это же время он нашел постоянную работу — на человека по прозвищу Сканк, который покупал порошок с лодок и готовил из него крэк для продажи на улицах Тренчтауна.

Сканк регулярно читал Лондону лекции: «Возьми человека с улицы — он весь жесткий. Нет у него гиб-ко-сти, а значит, и расти ему не-ку-да. А возьми молодежь — они могут учиться, могут ценить, что им говоришь... Слышишь меня, пацан?» Лондон же считал, что большая часть речей Сканка была брехней. Но брехней не были М16 в масле, спрятанные под половицами его дома, и уж точно не был брехней маленький злобный «глок», который дрэдоголовый носил в плечевой кобуре.

Лондон был хорошим работником. Кое-где срезал углы, но в общем и целом следовал указаниям босса дословно. А в одном вопросе он действительно проявил себя как серьезный молодой человек: никогда не прикасался к продукту. Косячок-другой для расслабона — не вопрос. Но никаких камней, никакой дури, никакого крэка — и даже никакого порошка.

Лондон насмотрелся и на покупателей, и на своих собратьев — дилеров и гонцов. Насмотрелся на то, как у них коротило мозги. Коротило так, что они видели то, чего не было: проволочные пружины, торчащие из плоти, — доказательство, что инопланетяне засунули передатчик им в мозг. И слышали то, чего не было, типа стрекота лопастей несуществующих вертолетов Госнаркоконтроля, кружащих над их домами. Так что Лондон не трогал «дурь» — и даже не хотел трогать.

Год толкать крэк в Тренчтауне — более полной подготовки и быть не может. Это бизнес того рода, где после обучения на рабочем месте сразу выходишь на пенсию, без особого карьерного роста в промежутке. Лондон начал приобретать авторитет, так что Сканк отправил его в Филадельфию, где существовало множество возможностей для бизнеса, да и столь успешное десятилетие подходило уже к концу.

Лондон просто не мог поверить тому, что увидел в Филадельфии. Он просто не мог поверить, что ему и его браткам чуть ли не все сходило с рук. Стоило выбраться из делового центра и белых кварталов, и можно было практически безболезненно палить изо всех стволов. Иногда Лондон велел своим ребятам опустить окна рабочего фургона, и они просто стреляли, никуда особо не целясь, поливая старые коричневые здания дождем девятимиллиметрового калибра.

Но в основном стволы служили только для устрашения. Ямайцы пользовались в Филадельфии славой настолько дурной, что мочить кого-то им практически не приходилось. Так что бизнес там ничем не отличался от обычной торговой сети — контроль поставок, отчисления от продаж, улаживание проблем с персоналом. Лондону стало скучно, и он стал заниматься тем, чем не следовало. К продукту он по-прежнему не прикасался — не такой он был дурак, — но занялся кое-чем похуже. Он пошел против Сканка.

Когда третий килограмм пропал без вести, Сканк почуял неладное и послал быка поговорить со своим заморским представителем. Лондон к тому времени уже скрылся и замел следы — сначала рейс BIWI до Тринидада, а оттуда в Лондон самолетом British Airways.

Оказавшись в Лондоне, Лондон избавился от прозвища, не имевшего теперь никакого значения. Какое- то время он был никто и звался никак. Шатался по Харлесдену, играл в бильярд с Тембе и другими безработными. Жил на украденные у Сканка деньги и не высовывался. Возможностей для шустрого парня, знающего, как обращаться со стволом, открывалось множество, но он видел, что происходило в Тренчтауне и в Филадельфии, и знал, что надолго его не хватит. К тому же у местных ментов был свой подход к черным ребятам с огнестрелом — огонь на поражение. С ямайцами он тоже никаких дел вести не мог. Рано или поздно об этом донесли бы Сканку, чьи методы ничем не отличались от полицейских.

Сам толком не поняв, как все произошло, он оказался в вербовочном пункте на Тоттенхэм-Корт-роуд. Среднее образование? Есть. Опыт? Кадетский корпус, все дела. Он думал, что это поможет объяснить, откуда он разбирается в оружии, но в учебке полковой старшина сразу просек, что кадет из него никакой. Полк? Что-нибудь серьезное, настоящие бойцы. Пехота, все дела. «Королевские зеленые мундиры»? Почему бы и нет?

Имя «Банту» на форме смотрелось откровенно по- идиотски. Он ухмыльнулся сержанту:

— Хотели назвать Зулу, да не вышло.

— Сынок, нам плевать, как ты себя зовешь. У тебя теперь новая семья, и, если охота, возьми себе новое имя.

Так он стал Дэнни. На дворе стоял 1991 год, и Дэнни подписался на два года службы.

Теперь у него хотя бы был дом, куда он мог вернуться после армии. Он был достаточно предусмотрителен и вложил большую часть денег Сканка в хату на Лeoпольд-роуд. Эдвардианского стиля дом для Хетти, и Даркуса, и Тембе, и всей прочей родни. Дэнни ощущал себя невольным отцом семейства и переложил все обязанности на тетю Хетти. Но, когда он вернулся, все изменилось: Хетти умерла, а Даркус почти впал в маразм — клевал носом над сводками бегов, нуждался в помощи сиделки, и даже еду ему приходилось доставлять на дом. Дэнни был оскорблен тем, насколько заброшенным оказался его дядя.

Дом и сам разваливался. Стоило топнуть ногой в гостиной или пробежаться по лестнице, и потолок выдыхал маленькие облачка штукатурки. Канализацию постоянно забивало, и под окнами второго этажа постоянно образовывались сырые пятна. На кухне, у плиты, отошедший линолеум обнажал другие, древние слои линолеума - словно мертвая кожа, пропитанная жиром и грязью.

Армия изменила Дэнни. Когда он записывался в нее, то был злобным, склонным к насилию цветным подростком; вернулся же разочарованным, умелым, злобным черным мужчиной. Да и выглядел он теперь по-другому. Никаких украшений, никаких увесистых золотых колец (на пальцах и в ухе), никаких браслетов. Вместо замысловатой прически — аккуратная короткая стрижка и одежда, без слов говорящая: военная подготовка. Дэнни всегда был худым, но в армии он оброс мышцами. Он был темнее Тембе, и черты лица у него были острее. Теперь он стал плотным и компактным, словно кто-то сточил с него все лишнее.