Анатолий Елисеев - Страна Эмиграция

Алина, имея достаточный врачебный стаж, утвердила свой диплом и через родственников сумела получить работу в госпитале. Там тоже были причины для депрессий — Алину вначале, как говорится, не приняли — пытались поручать канцелярскую или неквалифицированную работу (моя жена тоже прошла через этот этап, но уже в Южной Африке). Огромной проблемой на первых порах был языковой барьер — врачи на планерках, совещаниях переходили с английского на иврит и обратно, конечно же не заботясь о том, что Алина иврит знала не слишком хорошо. Нужно знать Алину — она добивалась своего и добилась, но конечно не сразу — где-то за пределами нашей жизни в Израиле.

Юра тоже нашел работу, и тоже через родственников. Они устроили его на какой-то завод ночным сторожем. Работал он почти каждый день, по 12 часов, спать на работе, как это водилось среди русских сторожей было нельзя — каждые 15 или 20 минут в разных точках звонил телефон и Юра должен был снимать трубку — демонстрировать свое бодрствование (чудеса израильской автоматики). Он систематически недосыпал (днем нужно было заменять работающую Алину в домашнем хозяйстве), стал иногда погружаться в какое-то странное оцепенение, спать наяву. Но работы своей не бросал и даже гордился ею.

Кроме того, еще до их приезда родственники сняли для них квартиру — сравнительно недорогую и в самом центре Моцкина — в условиях жилищного кризиса того времени, когда над олимами маячил призрак караванов, это было много.

Вы знаете, что такое «караван»? Верблюды, уныло шагающие по пустыне? Известная джазовая композиция?

В Израиле это значило — жильё, индивидуальный барак-вагон с минимальными, но необходимыми удобствами внутри — душ, санузел, микрокухня и даже что-то вроде гостиной. Когда после 6 месяцев новоприбывшие эмигранты лишались субсидии на съем жилья, те кто не работал, а таких было большинство, вынуждены были переселяться в караваны. Иногда это делалось насильно, по требованию домохозяина.

На нашей улице, из дома напротив увозили в караванный посёлок пожилую женщину, которая не могла платить за квартиру. Муниципальные рабочие грузили в машину её нехитрые пожитки, а она кричала. Даже плачем назвать этот крик отчаяния, призыв о какой-то неведомой помощи было нельзя, но кто ей мог помочь — мы сжались в своих съемных квартирах и слышали в крике только предупреждение о собственной возможной судьбе.

Может быть без объяснения трудно понять — почему караваны ассоциировались с полным падением, ведь это было какое-никакое, но жильё. Может быть слишком тесное, не очень комфортабельное, но в общем-то сносное.

Почему-же плакали новосёлы караванных посёлков, почему многие предпочитали строить хижины из подручных материалов (в основном из кровельного железа — представляете каково было находиться внутри этого домика при 40º израильской жаре) — мы с сыном проезжали такой «посёлок» на окраине Акко, когда ездили купаться (почему так далеко от пляжей Кирьят-Яма или — Хаима — об этом чуть позже — это тема отдельного разговора). Люди селились в полуразрушенных, заброшенных зданиях фабрик, складов, но не в караванах. Почему?

Во-первых караваны ставились на пустующих участках, а значит подальше от городов.

Так и тянет написать в традициях советского времени — подальше от районов богатых вилл, чтобы не возмущать сильных мира сего зрелищем нищеты и убожества. А ведь в принципе так оно и было!

Подальше от городов — значит дальше от магазинов, от школ, от больниц, а главное от возможности найти работу, ведь машин у новоприбывших не было. Это вам не американские караванные поселки, которые созданы именно для владельцев автомобилей. Люди оказывались запертыми в этих гетто и вырваться из них было гораздо труднее, чем туда попасть.

Сами караванные поселения были похожи на концлагеря — пыльные или заросшие чахлой травой пустоши, с двумя — тремя не дающими тени деревьями и поставленные в ряды и порядки однообразные коробочки караванов.

Глаза людей — пустые и безнадежные… Мы заглянули в них, когда вместе с женой приехали по какому-то делу в один из таких поселков под Хайфой. Помню Ира сказала мне — «Если нас сюда переселят, я покончу с собой…»

Мы уехали раньше.

И ещё по теме:

Воспоминание о «белом городе», который мы обнаружили с сыном на окраине Кирьят-Яма (если я ошибаюсь и это был Кирьят-Хаим — пусть простят меня жители Израиля) во время велосипедной прогулки.

Комплекс 16 или 19 этажных домов — такие можно встретить например в Москве, где нибудь в районах новой застройки — имел одну странность — в нем никто не жил. Пустые дома, обнесенные забором с запертыми воротами. Может быть они не достроены?

Загадку домов объяснил проходящий мимо пожилой олим:

«Достроены! Полностью закончены и заперты. Кабланы (строительные подрядчики — А.Е.) не договорились с Амидаром (Министерство распределяющее государственные квартиры — АЕ) о цене и заморозили стройку — ждут когда цены на жилье поднимутся».

Еще больше поднимутся! Куда? Мы за свой курятник платили Нахуму, нашему хозяину, $300 в месяц — Волчий оскал капитализма!

И уж совсем завершая тему — «кибуцный» вопрос. Ведь был в Израиле такой институт, где и жильё давали бесплатно и работой обеспечивали…

Возможно все, что писалось о кибуцах было правдой — у нас не было возможности проверить. Ульпан организовал для нас поездку в образцово-показательные кибуцы на севере страны. Что мы могли понять в их жизни за 2–3 часа — кормили неплохо, как в хорошей рабочей столовой в Союзе, зелени много, людей — нет, все были на работах, общественные здания добротные, частный сектор нам не показали. В целом особого впечатления не произвело — колхоз, может быть на уровне «Кубанских казаков», но все же колхоз — а вы бы поехали в колхоз, пусть даже образцово-показательный?

К тому же нас туда и не взяли бы — по возрасту. В кибуцы принимали только молодых. Так приняли в кибуц одного из «Мало-Грузинских» художников — нашего не очень хорошего знакомого. За неимением других контактов, он иногда позванивал нам, но из его рассказов мы могли извлечь только то, что в его кибуце его заставляют работать и не собираются открывать персональный музей.

Решение уехать пришло довольно скоро — но от решения до выполнения была дистанция огромного размера. С одной стороны Израиль неохотно расставался со своими «детьми». Стремление многих и многих любой ценой покинуть землю обетованную грозило Израилю алиёй с обратным знаком. Те, кто дошли «до ручки» были уже готовы на все — как раз в наше время в израильских газетах писали об олиме, который решил покинуть Израиль… пешком. Из Эйлата, нелегально перейдя границу, он отправился в Египет. Его поймали египетские пограничники и в секретных службах, со всем пристрастием стали допрашивать, как шпиона — не могли поверить, что кто нибудь без специального задания, в трезвом уме может отправиться в 300 километровый поход по Синайской пустыне. Недооценили они русского олима.