Андрей Битов - Улетающий Монахов

Наверное, такое разоблачение тоже нужно, тоже имеет право на существование в литературе.

Но я убежден, что «Аврора» должна стать плацдармом для совсем иных писательских выступлений. И жаль, что этого не хотят понять писатели, приносящие в «Аврору» вещи, случайно сохранившиеся в ящиках их письменных столов».

22-IX-69 г. Влад. Д-й

Наверно, я стал еще хуже. Теперь я ношу рукописи, случайно завалявшиеся тридцать лет. Тогда я был возмущен — сейчас восхищен. Этот протокол является шедевром, конечно же, в значительно большей степени, чем мой рассказ. Кто сейчас сочтет мой стерильный рассказ сколько-нибудь эротичным? Недостаточная авторская чувственность с лихвой восполнена ее критиками. Это — мужчина. А вот — женщина.

«Горькое недоумение осталось у меня от этого рассказа писателя, от которого я всегда жду чего-то нового, значительного, глубокого. Неужели Битов стал перепевать самого себя?!

Тут нет открытия психологической глубины, а есть повторность и топтание на одном месте, хотя герои рассказа и ходят по всему городу почти весь день и добрую половину ночи. И главный герой, и его бывшая возлюбленная Ася до удивления незначительны и душевно бедны, так что читать про их походы и переживания попросту скучно. Я понимаю, что Битов хотел проследить ход душевных переживаний Кропоткина [4] Фамилия Монахова в первом варианте. , но он с самого начала аморфен, этот Кропоткин, даже в своем отношении к приближающемуся отцовству, так что остаешься равнодушным и ко всему последующему, и длинные хождения героев — почти сорок страниц! — воспринимаются как поиск места для совокупления — и только. А это можно сказать и на одной странице. Трудно взволноваться и чувствами Аси, которая разводится с мужем, уже подыскала себе жениха и при Кропоткине встречается с ним, попросив кандидата в сегодняшние любовники присмотреться, хорош ли жених, а через два часа, поддержав отношения с женихом, пускается в поиск места для любовной встречи — вплоть до детского сада, которым она заведует и куда она пытается влезть по пожарной лестнице, разбив окно!

Все это происходит в день, когда жена Кропоткина в роддоме, а у него самого произошло важное событие в работе (в какой работе — мы не знаем), большой успех, долгожданный и открывающий перед ним большие перспективы. Ну вот не верится ни в заслуженный успех, ни в перспективы, потому что герой-то мелок и никак не воспринимается творческой личностью. Больше того, он ни разу не поступает как мужчина, похотливая бабенка водит его, как безвольного теленка, и хоть бы раз он возмутился, выругался, что ли, или хоть под конец сам ушел, хлопнув дверью!

Дорогой Андрей Битов, Вам много дано, но ведь творчество — это непрерывное развитие таланта, это познание все нового и нового, это расширение горизонта! Неужели Вам не хочется заинтересоваться новыми для Вас людьми, познать героев более содержательных, более глубоких, жизненно более активных и смелых? По этому рассказу кажется, что Вы остановились. Не хочу этому верить!»

13 января 1970 г. В. К — я

Далее, продолжая получать отказы из журналов, я занялся включением рассказа в состав следующего сборника, «Образ жизни», — и проиграл и этот раунд.

Тем временем наступили уже семидесятые годы, и свет забрезжил с востока — «Сибирские огни». То были как раз годы, когда провинциальные журналы, после разгона «Нового мира», один за другим пытались приподнять его павшее знамя и падучими звездочками прогорали в плотных идеологических слоях. В «Сибирских огнях» рассказ зашел дальше, чем в любой другой редколлегии. И это был перелом. В журнале «Подъем» он был уже и набран, и объявлен на обложке. Правда, в сокращении, и название другое, но — куда уж там! — когда читаешь анонс в «Литературной России»: читайте в августе рассказы П. Сысоева, В. Сисикина, А. Битова… Главное, быть последовательным — победа неизбежна. Только чья?

«Дорогой Андрей Георгиевич!

Известие мое Вас огорчит. Печатать Ваш рассказ нам запретил зав. отделом культуры обкома партии, который цензурирует каждый номер, — снял рассказ уже из сверстанного журнала. Упорные попытки отстоять ни к чему не привели. Кроме меня, зам. редактора и еще одного члена редколлегии журнала в обкоме в роли заступника побывал, уже самостоятельно, Г. Н. Троепольский, самый авторитетный человек в нашей писательской организации, но и его не послушали. Рассказ расценен как сексуальный (!), аморальный и т. д. На самом же деле, как Вы понимаете, все это просто перестраховка трусливых недалеких чиновников: как бы чего не вышло!!! Журнал пришлось задержать, переверстывать, спешно затыкать дыру другими материалами. Большинство моих товарищей по редакции (редактор не в их числе) очень огорчены этой историей, тем, что рассказ у нас не появится. Все мы, естественно, теперь особенно заинтересованы в том, чтобы рассказ Ваш все-таки увидел свет. Надеемся, что это произойдет и критика отнесется к нему с пониманием и дружески. Это будет не только Ваш праздник, но и наш тоже».

1971 г.

Праздник этот состоялся в «Звезде» через два года.

И впрямь, ничего уже не случилось. Даже критика была положительная. В книгу рассказ вошел еще через три года (в той же «Молодой гвардии», где был уже отвергнут).

«Вкус» — опубликован Тенгизом Буачидзе в «Литературной Грузии» № 1 за 1983 год. Одно из самых благодарных воспоминаний автора. Момент знакомства с главным редактором, вручения ему рукописи, в публикации которой автору отказали все столичные журналы, и приглашения автора его новым знакомым отужинать — совпадал. Через пять минут мы вышли вместе из редакции. Проснулся я наутро, хорошо запомнив лишь то, что обогатился новой незабвенной дружбой. Я был настолько очарован, что решил немедля забрать рукопись, чтобы не нагружать близкого человека безнадежным делом и неловкостью отказа. Однако… Как в вестерне герой всегда выхватит кольт первым, так успеет расплатиться за стол грузин. Когда я вошел к нему в кабинет, то, прежде чем перейти ко вчерашним объятиям, он официально пожал мне руку как главный редактор и вот что он произнес: «Я прочитал ваш рассказ и сделаю все, чтобы его напечатать». О… Господи!.. Я и сейчас умилен. Во-первых, когда он успел прочитать эту довольно-таки замысловатую, не для утренней головы, прозу? Во-вторых, он не сказал мне ни одного комплимента, которые я уже привык получать вместе с отказом. Вся пропасть прежних унижений достигла меня в этом его достоинстве. В-третьих, он таки сделал все. То есть напечатал. Что это было не просто, я тоже узнал не от него. Вслед за публикацией в журнал был спущен циркуляр ЛИТа, косвенно трактующий ошибочность ее: «Впредь не печатать материалов русских авторов, не связанных непосредственно с Грузией» (о, стилевые изыски застоя!).