Андрей Битов - Дворец без царя

Луч сдвинулся, оставив под собою, к моему удивлению, на редкость чистый и надраенный паркет, без пылинки на нем… осветил маму. Казалось, она выткалась из этой волшебной пыли и все еще немного просвечивала насквозь. Луч был преломлен ею, но она — всего лишь поглощала свет, как непрозрачное тело: как бы луч наткнулся на луч… интерференция, что ли?., родив ее легкую святую тень, чтобы глаз мой мог различить ее в рассеянном свете. Мама!..

— Проснулся! Что хочешь на завтрак?..

— Я бы выпил бульону.

Ах, при чем тут Паскаль! Неизвестно, пробовал ли он советы Декарта… Бульон обжег мне нёбо и своим длинным вкусом отравил первую сигарету и все с таким трудом належанное одухотворение…

…………………………………………………………………….

Я так хотел продолжить — и так не мог…

Срок миновал. Выжил… Рассеянный свет! Куда рассеялось все?! От какой нашей рассеянности… И какой свет мы имели в виду?.. Все густеет вокруг. Сужается. Теснина, туннель. Свет рассеялся и поглотился, но что-то, пятнышко какое-то… растет впереди. Впереди или в конце? Там — свет. Оттуда свет. Тот свет.

Когда-нибудь я все-таки напишу эту книгу! В ней время пойдет в своем подлинном направлении — вспять! Только — никаких ретроспекций!.. Просто сначала Дом наш выживет из стен своих то жутковатое учреждение, его поглотившее; затем, первым делом, воскреснет отец, потом и болезнь его уйдет в далекое будущее, восстанет Дерево и прирастет к нему ветвь, а там и самоубийца взлетит с асфальта на крышу в своей полотняной рубашке; помолодеет мать… Быстро, ускоренной съемкой, взлетят в небо бомбы, оттает блокадный лед, и не начнется война. Более ласково засверкает листва, как в детстве, как после слез, когда тебя несправедливо отшлепали. А вот тебя еще и не шлепали… Оживет бабушка. Небо взглянет все более незамутненным взором, вдруг я закричу от первого шлепка и — рассказчик еще не родился. Как изменится мир оттого, что в нем меня еще не было? Какими неведомыми цветами зависти, надежды и ожидания окрасится он без меня?.. Как все заплещет и заиграет счастьем!

И вот — буквально ничего не произошло. Все — унеслось в будущее.

Цокая по булыжнику, подкатит экипаж; дама с солнечным зонтиком вспорхнет с подножки, поддерживаемая под локоток господином, в котором я не сразу узнаю своего деда, а лишь потом — догадаюсь… у дамы из-под рюшей чуть подобранной юбки обнажится повыше башмачка… какая хорошенькая ножка! Какая красивая, какая юная бабушка у меня в 1910 году! А это что за команда просыпалась, как горох? Губастый, в белокурых локонах мальчик в матроске держит в обнимку стеклянную банку с заспиртованной вороной, — мой дядя раньше всех ощутил свое призвание… а вот и тетя, узнаю ее по носику, да ей и двух нет — что о ней говорить… и вообще не так уж и хочется мне их особенно разглядывать — взгляд мой прикован к другой девочке: только она способна так всему удивиться, только у нее могут быть такие круглые от восторженного ужаса глаза… Мама! Мамочка… Не бойся, ты меня не знаешь… Как же тебе интересно сейчас… Вносят баулы, картонки, коробки, саквояжи… Какой новый дом! Какой большой! Неужели это ты будешь в нем жить, девочка моя?..

Какой и впрямь занятный, непохожий на другие дом! Никто еще не знает, что ты — в стиле начала века, что ты — модерн, что ты «либерти»… Ты просто нов и удобен для жизни моих живых. Тут и они отходят от меня в неразличимую даль будущего, и почему-то это меня все меньше занимает… Не про то ли я когда-то потом расспрашивал мою мать? Будто был ли я?.. Но вот — и нет меня.

Какая же это когда-нибудь будет книга! Ах, надо торопиться… Может, еще не поздно?.. Может, еще не…

У нас в Ленинграде (б. С.-Петербурге) было принято считать, что наша Дворцовая площадь — вторая в Европе. В каком смысле? По величине или по красоте? И после кого-чего она вторая? Тут мнения расходились. Но — вторая. По крайней мере, по площади…

В Петербурге, по самой идее Петра, все — САМОЕ. Стараясь отмежеваться, Петр как раз российской традиции и последовал, ее и выразил. У нас и собор самый большой (тут уж никто не говорит, что самый красивый). И даже мечеть у нас самая большая, опять на втором месте в мире. По количеству каналов мы уступаем лишь Венеции и Амстердаму, а по поверхности воды их зато превосходим. Самая большая в Европе пальма (оранжерейная), самый большой на столь северной широте слон… Сфинксы у нас, хоть и древнеегипетские, но уж безусловно самые северные. В смысле Севера у нас вообще все в порядке: тут, за шестидесятой параллелью, мы самый большой в мире город. У нас классицизм и барокко будут как бы чуть поточнее, чем в Европе, чуть более классичны и чуть менее барочны, ибо у нас стремление догнать всегда означало подавленное превзойти.

Вот как описывается Зимний дворец (архитектор б. Растрелли), известный всему миру как Эрмитаж, с которого и начиналась вся Дворцовая площадь в 1754 году, в путеводителе для иностранцев:

200 м длины

160 м ширины

22 м высоты

1057 комнат

46516 кв. м

117 лестниц

1786 дверей

1945 окон

2000 м. Главного коридора

___________________

Подведем итог… 53803 всего

Про здание Главного штаба и Министерств (1811–1829), что напротив, таких данных нет, возможно, они до сих пор держатся в секрете.

Зато кое-что можно добавить за счет Александрийского столпа, воздвигнутого в честь победы над Наполеоном, но знаменитого у нас более тем, что колонна вытесана из одного цельного камня, весом:

704 т

47,5 м высоты

400 рабочих

2000 солдат (подымали колонну)

30 августа 1834 года

________________

Итого: 4015,5 еще

То есть если все сосчитать, то сумма всего как раз и будет равна площади Дворцовой площади (ок. 60 000 кв. м).

В то же время Эрмитаж содержит в себе более 2 790 000 предметов коллекции, то есть еще совсем недавно по одному предмету приходилось на каждого жителя Ленинграда, хотя в последние годы население города растет несколько быстрее, чем коллекция. Однако более 3 000 000 человек посещают Эрмитаж ежегодно, каждый разглядывая свой предмет.

Итого, мы имеем полное право сравнить Эрмитаж с Лувром, а Дворцовую площадь с площадью Св. Петра в Риме как по площади, так и по количеству экспонатов.

Но есть и другое соревнование, длящееся без малого триста лет — Петербурга с Москвой, то есть Дворцовой площади с Красной. То, что это так, свидетельствует даже то, что газета «Цюрихе цайтунг» заказала мне этот текст написать на выбор — либо о Красной, либо о Дворцовой… как патриот родного города я, конечно, выбрал Дворцовую, хотя в процессе письма ясно, что лучше бы Красную. Царь, какой есть, уже давно снова в Кремле, и Красная площадь — куда живей со своим сторублевым пейзажем: Лобным местом и Мавзолеем, Василием Блаженным и ГУМом. И хотя с нее согнали народ, но стоит лишь впустить торговцев в храм, как тут в одночасье закипит жизнь.