Галина Северина - Легенда об учителе

Ложась спать, я посчитала по пальцам, когда окончится испытательный срок. Вышло, к 15-ой годовщине Октября. Хороший же подарок получит от меня самый дорогой, любимый мой праздник-ровесник! Вот когда я, наконец, заплакала. Неудержимо, плотно накрывшись подушкой, чтобы не услышала Нинка.

И вспомнилось, как ходили на демонстрацию в Кунцево всем боевым звеном. Мы выпускали галстуки поверх пальто, и нас распирало от гордости и счастья! А год назад с комсомольскими билетами в нагрудных карманах крепко печатали мы шаг на старом Можайском шоссе, о котором так хорошо писал мой Поэт:

Мы шли по мокрому булыжнику, блестевшему в вечернем свете, верили в будущее, жаждали подвига, большого дела… Куда же все пропало? Не только Родька оставил во мне след. Были же и другие! Их больше!

«Распустить себя легко, а вот собраться снова — потруднее!» — эти слова говорила нам в Немчиновке вожатая Юля.

Я перестала плакать. Тяжелый комок в груди сам по себе растаял. Я зажгла свет и накрыла лампочку жестянкой из-под столярного клея. В ящике под столом отыскала старые учебники математики. Шестой, седьмой класс. Многовато, конечно. Но надо, надо! Две недели на шестой, нет, хватит и одной! И три на седьмой… Я суетилась, шелестела страницами, пока в перегородку не постучала мама.

— Ты что, с ума сошла?

— Нет, нет, как раз наоборот! — радостно шепнула я и щелкнула выключателем.

В темноте раздалось мирное тиканье старых часов. Неужели маме удалось их наладить?..

Никогда за всю свою пятнадцатилетнюю жизнь я не жила так напряженно. С точки зрения многих, я делала одну глупость за другой.

Был в нашем классе смешной коренастый мальчишка в больших круглых очках, Игорь Баринов. Он даже на переменах не оставлял занятий. Что-то писал, чертил, заглядывал в толстую книгу-справочник, которую постоянно носил в портфеле вместе с учебниками.

— Это наш профессор! — с гордостью говорила Ира.

«Профессор» все знал. Когда никто в классе, даже Жорка, которого я считала гигантом математической мысли, не мог ответить на сложный вопрос, Андрей Михайлович легким движением брови поднимал Игоря с места. Тот отвечал медленно, будто думая над каждым словом, но всегда верно. Андрей Михайлович уважительно наклонял голову, а класс облегченно вздыхал. «Профессору» никто не завидовал. Считали недосягаемым.

И вот его-то и назначил Андрей Михайлович нашим опекуном.

— Прошу любить и жаловать. Без него вы не справитесь!

— Ой, здорово! — просияла Света.

Это был, конечно, выход. Согласились и другие. А в меня словно бес вселился.

— Не буду! — буркнула и набычилась, как говорил Толя Жигарев.

Андрей Михайлович вопросительно поднял бровь и посмотрел на меня с боку, не захотел сразить прямым взглядом.

— Не буду, — упрямо повторила я, краснея до макушки. Во всяком случае, волосам моим было жарко.

— Что именно? — поинтересовался он, не меняя позы.

— С «профессором» заниматься не буду. Сама справлюсь.

Я насупилась еще больше. И напрасно Света щипала меня, заставляя одуматься, а Ира издали делала какие-то знаки. Я стояла на своем, не понимая, откуда взялась такая уверенность. Осилить курс двух классов в одиночку трудно и более подготовленному человеку, но что-то внутри меня наперекор всему не переставало твердить: «Правильно, правильно! Не робей! Не нужны тебе ничьи благодеяния!»

— Хорошо! — вдруг согласился Андрей Михайлович и, поглаживая бороду, звучно продекламировал:

Я не знала, откуда эти строки. Не знали и другие, но тишина стояла фантастическая. Андрей Михайлович некоторое время как бы слушал ее. Потом резко взмахнул рукой:

— Откройте книги. Раздел механики…

На перемене ко мне подошел Кирилл Сазанов с вздыбленной кудрявой шевелюрой.

— Ты — червь, я — царь, он — бог! — произнес Кирилл, поочередно указывая пальцем на меня, себя и на склонившуюся над столом темную, с ровным пробором голову Андрея Михайловича.

— Пропустил «раба», — пискнула Света и, как мышка, юркнула за мою спину.

Но Кирилл победно смотрел на Лильку, поправлявшую свои густые рыжие локоны.

— Услышал поповскую притчу и рад, — огрызнулась я.

— Так это ж Державин! Великий поэт восемнадцатого века. Ода «Бог»! — презрительно фыркнул Кирилл и снова посмотрел на Лильку.

Наверное, они не раз обсуждали мою эрудицию. И вот как я опозорилась. О Державине я слышала. Но ода «Бог» не попадалась.

— Откуда знаешь? — пробовала защищаться я.

— Занимаюсь философией. Это ода философская. Вот и знаю! — не без гордости сообщил Кирилл и, прищурившись, добавил: — Как видишь, не все здесь дураки.

Камень в мой огород. А невдомек, что не о такой дурости говорила. Однако сколько же в нашем классе собралось великих людей: «профессор», теперь этот «философ», считающий себя царем, а всех остальных червями. Не слишком ли? Я покраснела и запальчиво крикнула:

— Не червь я тебе, не надейся!

— Кто же ты? — усмехнулся Кирилл.

— Человек — вот кто! И ни с царями, ни с богами не хочу иметь ничего общего!

— Это еще надо доказать! — презрительно хмыкнул Кирилл и подмигнул ожидающей его в дверях Лильке.

— Знаешь, у них далеко зашло. Они целовались вчера за дверью в зале. Аня видела! — быстрым шепотом сообщила Света, провожая взглядом статную фигуру Кирилла.

«Аня почему-то всегда все видит и знает. Но Светке-то какое дело? У нас, можно сказать, будущее на карту поставлено, а она о поцелуйчиках!» — сердито думала я.

Ко мне подошла Ира и крепко пожала руку.

— Молодец! Отбрила «философа». Но теперь держись! Надо доказать, что ты человек с силой и волей! Не жалеешь, что отказалась заниматься с Игорем?

— Нет, Ирок! Если уж доказывать, то без «профессорской» помощи!

— Тоже верно!

Она крепче сжала мою руку и испытующе посмотрела в глаза, как когда-то Женька Кулыгина. Не подведу ли? Я была слишком распалена, чтобы серьезно задуматься:

— Честное комсомольское!

— Идет. Давай вместе. Заодно и я повторю! — предложила Ира.

Значит, не поверила. Я выдернула руку.

— Может, я смогу помочь? — неуверенно предложил Жорка. Он впервые подошел к моей парте после той ссоры.

— А что? — ухватилась Ира. — Вы дружите, рядом живете!

Уж очень ей хотелось, чтобы я победила. И не только из-за спора с Кириллом. Председателем учкома Аня оказалась слабым. Жаловалась, ныла, грозила все бросить. Получалось, что Ира занималась и комсомольскими делами, и учкомовскими. А тут еще новость: Толя Жигарев предложил ей путевку в Артек как премию за отличную прошлогоднюю работу. Ира была в смятении: и ехать хотелось, и дела не на кого оставить. Я чувствовала себя виноватой перед ней, обманула надежды… Но заниматься я все-таки должна одна. Иначе не вылезу из «червей». Не хочу, чтобы лохматый «царь-философ» торжествовал!