Габриэль Маркес - Скверное время

Сеньор Кармайкл стоял перед столом алькальда все с тем же отсутствующим видом; одежда его прилипла к телу, лицо начало опухать, словно у утопленника, пробывшего трое суток в воде. Алькальд тщетно ждал от него хоть какой-нибудь реакции.

— Так что уясни себе, Кармайкл: мы теперь с тобой компаньоны.

Алькальд произнес это мрачно, даже трагично. Но сеньор Кармайкл, казалось, его не слышит. Опухший и печальный, он по-прежнему стоял перед письменным столом не шелохнувшись, даже когда за алькальдом закрылась бронированная дверь.

На улице, у самой казармы, двое полицейских держали за руки мать Пепе Амадора. Могло показаться: все они трое отдыхают. Женщина дышала спокойно, в глазах не было видно слез. Но стоило только алькальду появиться в дверях — она, хрипло воя, рванулась с такой силой, что одному полицейскому пришлось ее выпустить, но другой, применив специальный захват, прижал ее к земле.

Алькальд на нее даже не взглянул. В сопровождении одного из полицейских он направился к стоявшей на углу и наблюдавшей за происходящим группке людей. Ни к кому не обращаясь конкретно, он сказал:

— Во избежание худшего пусть кто-нибудь из вас уведет эту женщину домой.

По-прежнему в сопровождении полицейского он протолкался через толпу и направился к суду. Там никого не было. Тогда он пошел к дому судьи Аркадио, не стучась, открыл дверь и с порога крикнул:

— Судья.

Измученная беременностью, жена судьи Аркадио ответила из полумрака:

— Он ушел.

Алькальд все стоял на пороге.

— Куда?

— Куда он может пойти? — сказала жена. — К этим вонючим блядям.

Алькальд сделал знак полицейскому: не отставать. Даже не глянув на женщину, они прошли внутрь. Перевернув спальню вверх дном и не обнаружив нигде вещей судьи, они вернулись в гостиную.

— Когда он ушел? — спросил алькальд.

— Позавчера вечером, — ответила жена.

Алькальд задумался.

— Выблядок, — неожиданно заорал он. — Хоть под землей, хоть в утробе своей бляди-матери прячься, все равно, до живого или мертвого, мы до тебя доберемся. У правительства руки длинные!

Женщина только вздохнула:

— Да услышит вас Бог, лейтенант.

Начинало смеркаться. Возле казармы еще маячили кучки людей, — полицейские отгоняли их, не разрешая подходить близко, — но мать Пепе Амадора уже увели, и городок, казалось, успокоился.

Алькальд направился прямо в камеру убитого. Велев принести брезент, вместе с полицейским положил на него тело и, надев на покойника кепочку и очки, завернул его в брезент. Потом, отыскав в казарме веревку из питы [19] Пита — американская агава, из которой изготовляют прочные веревки. и проволоку, обвязал тело убитого от шеи до щиколоток. Когда закончил — он был весь в поту, но выглядел посвежевшим. Словно и впрямь сбросил с себя непосильную ношу — труп убитого.

Только теперь он зажег свет в камере.

— Принеси две лопаты и фонарь, — приказал он полицейскому. — Потом вместе с Гонсалесом пойдете на задний двор и там, где земля посуше, выроете глубокую яму. — Он произносил слова так, словно придумывал каждое, пока выговаривал его. — И запомните на всю свою оставшуюся жизнь, — закончил алькальд, — этот парень не умирал.

Прошло два часа, могила еще не была выкопана. С балкона алькальд видел: на улице нет никого, кроме дежурившего там полицейского, — тот прохаживался от одного угла казармы к другому. Алькальд включил свет на лестнице и, забившись в самый темный уголок кабинета, прилег отдохнуть, уже почти не слыша доносящиеся время от времени издалека крики выпи.

В реальность алькальда вернул голос падре Анхеля. Сначала он услышал, как падре обратился к дежурному, потом до его слуха донесся голос того, кто был вместе с падре, и, наконец, он узнал этот голос. Он так и остался лежать в раскладном кресле. Но услышав голоса в казарме, а затем и шаги по лестнице, он протянул левую руку и взял карабин.

Увидев алькальда на верхней площадке, падре Анхель остановился. Двумя ступеньками ниже в коротком накрахмаленном белом халате стоял с чемоданчиком в руке доктор Хиральдо. Доктор обнажил в улыбке свои ровные зубы.

— Мне очень жаль, лейтенант, — весело сказал он. — Я целый день прождал понапрасну, что меня позовут делать вскрытие.

Падре Анхель пристально посмотрел своими прозрачными спокойными глазами на врача, затем перевел взгляд на алькальда. Алькальд тоже заулыбался.

— Вскрытия не будет, — сказал он, — так как вскрывать некого.

— Мы хотим увидеть Пепе Амадора, — сказал священник.

Держа карабин стволом вниз, алькальд говорил, по-прежнему обращаясь к врачу.

— Я бы тоже хотел, — сказал он, — но не могу. — Перестав улыбаться, он добавил: — Пепе убежал.

Падре Анхель поднялся ступенькой выше. Алькальд направил карабин на него.

— Лучше не дергайтесь, падре, — предупредил он.

Врач тоже поднялся на одну ступеньку.

— Слушайте, лейтенант, — сказал он, еще улыбаясь, — в нашем городке тайн не бывает. Уже с четырех дня все знают: с этим пареньком сделали то же, что дон Сабас делал с проданными ослами.

— Пепе убежал, — повторил алькальд.

Не спуская глаз с врача, он даже не сразу заметил, как падре Анхель, подняв обе руки вверх, одним махом поднялся еще на две ступеньки.

Коротким ударом ребра ладони алькальд снял оружие с предохранителя и встал, широко расставив ноги.

— Стой, — крикнул он.

Врач схватил священника за рукав сутаны. Падре Анхель захлебнулся в приступе кашля.

— Давайте играть в открытую, лейтенант, — сказал врач. Впервые за последнее время голос его посуровел. — Вскрытие должно быть сделано. Только тогда мы раскроем тайну сердечных приступов, которыми страдают узники вашей тюрьмы.

— Доктор, — сказал алькальд, — если вы сделаете еще хотя бы шаг, получите пулю. — И, скосив глаза в сторону священника, добавил: — И вы тоже, падре.

Все трое замерли на месте как вкопанные.

— Кстати, — продолжал алькальд, обращаясь к священнику, — вы, падре, должны быть довольны: именно этот парень расклеивал анонимки.

— Господом Богом заклинаю… — начал было падре Анхель.

Приступ кашля не позволил ему договорить. Алькальд подождал, пока кашель кончится.

— Ну а теперь слушайте меня, — сказал он, — я начинаю считать. Сказав «три», я закрываю глаза и стреляю в дверь. Запомните раз и навсегда, — эти слова он адресовал врачу, — шутки кончились. Мы, доктор, объявляем вам войну.

Врач потянул падре Анхеля за рукав. Он стал спускаться вниз, не отводя глаз от лица алькальда, и вдруг рассмеялся.

— Это мне нравится, генерал, — сказал он. — Вот теперь мы наконец друг друга поняли.

— Раз… — начал считать алькальд.

Продолжения счета они не стали дожидаться. Прощаясь с врачом на углу казармы, падре Анхель чувствовал себя совершенно разбитым, — ему пришлось отвернуться, чтобы врач не заметил слез на его глазах. Доктор Хиральдо, не переставая улыбаться, легонько похлопал его по спине.