Дмитрий Глуховский - Телефонное право

Небо над Москвой было густо-синим, а далеко-далеко — там, где Ленинский проспект зажевывало горизонтом, — ярко алело от закатного огромного солнца. Под этим волшебным красно-синим колпаком казалось, что вся столица накрыта гигантской энкавэдэшной фуражкой.

Иванов тихо улыбнулся своим уютным мыслям.

Потом опустил руку в полиэтиленовый пакет и нащупал рукоять «Стечкина», словно елочная игрушка обернутого в мятые газеты. Поднес к глазам мобильный с пришедшей MMS: с пятидюймового экрана на него упрямо, с вызовом смотрела красивая молодая женщина.

Девять вечера. Сейчас она выходит из метро. Досюда идти восемь минут, если она нигде не задержится по пути. Впрочем, задерживаться ей негде; жизни у нее никакой нет. И быть не может. А значит…

Иванов кинул еще один взгляд на фото. Синие глаза магнитили, не отпускали. Иванов знал: это линзы. И волосы ненастоящие… Но оторваться от снимка не получалось. С усилием он отвернулся от экрана и уставился на малахольных прохожих сквозь девяностопроцентную тонировку.

Девять ноль две.

Пора.

Он потянул ручку и вынырнул из своего черного маленького «Лексуса», похожего на космический глайдер. Пакет в левой руке. Стрелять Иванов будет прямо сквозь него. Через минуту подъедет карета скорой помощи с особенными номерами. Тело погрузят на носилки, а когда «скорая» прибудет к месту назначения, в ней уже будет пусто.

Женщина с синими глазами исчезнет, словно никогда и не существовала.

Но прежде чем уничтожить ее, он должен задать ей один вопрос.

— Оправдан! — звонко сказала судья. — И подлежит освобождению в зале суда.

Зал взорвался. Репортеры забубнили в телефоны, заглушая друг друга, прокурорские васильки разом выцвели, самоуверенные люди в черном, курировавшие процесс от Админки, закурили прямо в зале и тоже взялись за свои увесистые гербовые мобилы.

— Звездочка-десять-решетка! — говорил один другому.

— Да знаю я! — огрызался второй и набирал номер.

Опальный олигарх, который все оглашение приговора проразгадывал кроссворды «От тещи», смирившись уже с тем, что следующие десять лет пройдут неотличимо от десяти лет предыдущих, обалдело и подозрительно уставился сквозь толстое стекло на судью, будто в аквариум ему подсыпали регулакса.

Собрав бумаги и выдернув из розетки телефонный шнур, судья зацокала каблучками по рассохшемуся казенному паркету, вклинилась в бушующую толпу — и канула, прежде чем люди в черном, получив импульс из своих мобильных, успели ее настичь.

А потом было не до судьи: надо было что-то делать с оправданным олигархом, который уже несмело складывал из затекших от кроссворда пальцев черчиллевскую Victory.

Конец оперативной съемки. Экран померк.

Генерал щелкнул пультом, обернулся к Иванову и уставился на него внимательно. Глаза у них были одинаковые — полупрозрачные, русские, с ленинским прищуром, и лица вообще одинаковые тоже — среднестатистические, для маскировки в толпе. Генерал смотрелся в Иванова, как в свое отражение десятилетней давности — а Иванову хотелось думать, что это он в свое будущее отражение смотрится. Одеты оба были похоже: светло-серые, как главное здание ФСБ, костюмы, галстуки недорогие, но приличные. Никаких знаков различия, конечно: подполковничьи лычки у Иванова, а у Генерала — его генеральские были вытатуированы прямо по обнаженной душе.

Есть на Лубянке разные отделы; многие давно уж перешли на хозрасчет и живут — как Есенин жил русской природой — крышеванием всей многоликой экономики нашей Родины, от уличных палаток и металлопроката до газового транзита и наркотрафика. Но есть и те, что до сих пор занимаются служением Родине. Отдел, в котором числился Иванов, был из таких.

— Всех причастных нужно зачистить, — мягко сказал Генерал.

— Всю цепочку? — уточнил Иванов. — Или только сам объект?

— Всех причастных, — повторил Генерал.

— Но вдруг это однократный сбой? Замыкание?

— А если нет? Если это системная ошибка? Или заводской брак? А то и диверсия! Нет, брат Иванов. Тут всю цепочку сверху донизу надо.

— Это ведь новая модель, да? — проявил осведомленность Иванов. — Усовершенствованная?

Генерал печально вздохнул и кивнул утвердительно.

— В том-то и дело. Только вот в чем беда: мы не смогли понять, в чем это усовершенствование заключается. И в процессе ликвидации твоя задача установить, идет ли речь о единичном случае или же у нас целая линейка бракованная и теперь всю партию отзывать надо.

Иванов встал.

— Разрешите идти?

— Ступай, — Генерал тоже поднялся, провожая подчиненного. — И учти. Мы эту историю неспроста именно тебе поручаем. Ты у нас ведущий специалист, Иванов. Дело государственной важности. Мне сам Сисадмин в скайп писал. И дал понять, что Президент беспокоится. Ты же понимаешь, это его личная тема… Мы уже готовимся к худшему. Если будем всю партию отзывать, скажут, что проводят судебную реформу с заменой кадрового состава… Но стоит это бешеные миллиарды, даже без учета распилов. В твоих силах это предотвратить, Иванов.

— Так точно, — собранно козырнул Иванов.

— Ну, с богом! — улыбнулся Генерал.

И перекрестился на пейзаж маслом, изображающий Железного Феликса на Лубянской площади незыблемо стоящим на своей исконной голгофе, еще до вознесения.

Засекреченный завод «Дукс», упрятанный на улице Правды промеж бастиона Русской народной телерадиокомпании и главного хранилища Центробанка, в советские времена производил велосипеды, пылесосы и истребительную авиацию, а в новую эпоху по конверсии перешел на сдачу помещений подпольным вьетнамским пошивочным мастерским.

Но юркие бессонные вьетнамцы были запущены в святая святых лишь для отвода госдеповских глаз. Сквозь стрекотание швейных машинок, через пыльные груды отшитых лже-армани до чуткого уха доносилось еще затухающее биение сердца отечественного приборостроения. За цехами, обеспечивающими Коньковскую одежную ярмарку, прятались тайные проходные в цеха, работающие на гостехнологии.

Одолев залы, где тачались дедовским способом джинсы со стразами, актуальные кофточки и сумки «Прада», Иванов оказался у пыльной каптерки с растекшимся по трухлявому стулу рыхлым вохровцем.

Любой шпион тут бы и срезался, принявшись отгадывать давно всеми забытые пароли. Но Иванов знал, как работает пропускная система. Тысяча, свернутая пополам, на стол — и покрасневшая от подозрительности вохровская рожа приняла снова язвенный зеленоватый оттенок. Семафор сработал. Путь открыт.

Иванов вошел и огляделся. Тут он раньше бывал — курировал производство. Курировал-курировал, да не выкурировал. Генерал не зря тревожится: именно у его отдела это производство на контроле. Ему теперь и разгребать.