Розамунда Пилчер - Цветы под дождем и другие рассказы

— Всю свою жизнь я совершала ошибки. Может, виноват гороскоп и все мои звезды стоят в неверном порядке. Но все равно я имею право жить так, как считаю нужным. Принимать собственные решения. У меня есть Криспин, и мне не надо много денег. Я люблю Кэксфорд. Приятно жить по соседству с Мэйбл, рядом с Кинтоном — это напоминает мне о тех веселых деньках, когда мы были детьми. Именно по этой причине я вернулась в Нортумберленд и планирую здесь остаться.

— Я восхищаюсь тобой и тем, чего тебе удалось достичь. Но мне невыносима мысль о том, что ты должна справляться в одиночку…

— Ты говоришь о доме? Так это было нечто вроде терапии. Работа помогла мне преодолеть тоску. Забыть Теренса.

— Кстати, где сейчас Теренс?

— Вернулся во Францию. — Она захлопнула двери шкафа и задвинула засов, словно отгораживаясь от мыслей о бывшем муже. — Знаешь, Том, когда я узнала, что ты будешь на празднике, мне вдруг захотелось, чтобы ты не приезжал. Я не хотела вспоминать о том ужасном вечере, когда мы вместе пошли ужинать, а Теренс так напился. Мне до сих пор стыдно и неловко. Кому понравится испытывать неловкость и стыд! И чувство вины…

— Ты не должна себя винить. Мне кажется, ты как будто брела по длинному темному туннелю в полном одиночестве, но ты сохранила себя и у тебя появился Криспин. А что касается Теренса, давай считать это просто неудачной попыткой.

— Значит, ты не думаешь, что мой дом — это очередная ошибка?

— Не ошибается только тот, кто ничего не делает. И даже если это ошибка — она просто восхитительна! Как я уже говорил, я в полном восторге.

— О, просто не верится! Ты слишком добр. — С некоторым удивлением он осознал, что она готова расплакаться. Том не был уверен, что хоть раз в жизни видел Китти в слезах. — Люди редко бывали ко мне настолько добры…

— О, Китти…

— Я знаю, что говорю. Даже Мэйбл считает, что я выжила из ума. Я ни с кем не могла обсудить свои дела. Только сейчас, с тобой.

— Прошу, не надо плакать.

— Я знаю, что не должна, просто не могу удержаться.

В полном отчаянии она полезла за платком, но так его и не нашла, поэтому он дал ей свой, и Китти высморкалась и вытерла слезы.

— Все постоянно шло наперекосяк, зимой, например, я страшно уставала и машина не хотела заводиться, а в домике на колесах стоял жуткий холод, и Криспину негде было поиграть… Я утратила веру в себя и начала думать, что мне ни за что с этим не справиться, что я и правда такая безответственная, как все вокруг твердят. «Китти, ты же не хочешь похоронить себя в Нортумберленде. Китти, подумай о Криспине. Китти, не будь такой эгоисткой, не лишай себя семьи». — Слезы снова покатились у нее по щекам. — «Китти, что ты делаешь со своей ж-ж-жизнью!»

Том не мог этого больше выносить. Он шагнул к ней, развернул ее к себе и крепко обнял. Он чувствовал худенькие ребра под шерстяным свитером, прикасался щекой к шелковистым волосам…

— Прошу, не плачь. Не надо больше. Ты никогда не плакала, поэтому когда я вижу тебя в слезах, мне кажется, что настал конец света.

— Я такая дурочка…

— Ты вовсе не дурочка. Ты фантастическая девушка. Ты красивая, и ты сумела пройти через все трудности, и у тебя есть Криспин. Вот что я думаю. А еще я должен тебе сказать, что чертовски проголодался. И не отказался бы выпить. Поэтому едем-ка в паб, посидим у огня и поболтаем о чем-нибудь более веселом, например, о приближающемся лете и о празднике Мэйбл. А после ланча сядем в мою машину и я отвезу тебя на верещатники; мы спустимся к пляжу и будем бросать в море камешки. Если захочешь, поедем в Алник, отыщем антикварную лавку и я куплю тебе какую-нибудь красивую безделушку для твоего дома. Будем делать то, что ты захочешь, Китти. Только скажи. Просто скажи мне, и все…

В сгущающихся сумерках Том возвращался в Кинтон. Повернув за угол церкви, он увидел в окнах первые огоньки, и замок встал перед ним отчетливым силуэтом на фоне бирюзового неба.

Он подумал, что, наверное, в последний раз видит Кинтон в праздничном убранстве. Скоро во всех комнатах зажгут люстры, громко заиграет музыка. В ворота начнут въезжать машины, и по древним стенам побегут огни фар. Комнаты со старой обстановкой, украшенные цветами, озарятся мягким сиянием свечей, наполнятся оживленными разговорами, смехом.

В последний раз. Живительно, что замок простоял нетронутым так долго. Кинтон был смехотворным, изжившим себя анахронизмом — таким же, как сама Мэйбл. И все-таки благодаря ей он сохранился в первозданном виде. У нее были свои принципы, и она их придерживалась, знала, чего хочет от жизни, и готова была платить за это сполна. Она превратила замок в уютный дом, полный детей — пускай и чужих, сумела оценить красоту его просторных холодных комнат. Она ухаживала за садом, выгуливала собак, собирала друзей у камелька. Со своим врожденным упорством и изобретательностью она не позволила расползтись ветхим коврам, развалиться древнему котлу и каменной кладке стен. Несгибаемая, стояла она на страже замка.

Медленно катя по улице, преодолевая подъем и въезжая под арку, Том повторял про себя это слово. Несгибаемая. Внезапно ему пришло в голову, что у Мэйбл и Китти, пожалуй, немало общего. Обе они кажутся сумасбродными, чуть ли не эксцентричными, и их поступки порой недоступны для понимания простых смертных. Однако обе умеют стоять до конца. Том знал: что бы ни случилось, обе они выживут.

Стоя перед зеркалом в своей неприветливой спальне в тусклом свете единственной лампочки, он пытался повязать галстук-бабочку и тут услышал стук в дверь.

— Том.

Он обернулся. В дверях стояла Мэйбл. Она выглядела великолепно — в старомодном бальном платье коричневого цвета в пол, в фамильных бриллиантовых серьгах и жемчужном ожерелье, которое Нед подарил ей в день венчания.

Том опустил руки, бросив сражаться с бабочкой.

— Ты выглядишь просто чудесно, — искренне сказал он Мэйбл.

Она закрыла за собой дверь и подошла к нему поближе.

— Знаешь, Том, я и чувствую себя превосходно. Совсем молодой, веселой. Давай-ка я помогу тебе с галстуком. Я всегда завязывала бабочку Неду — он, бедняжка, не мог отличить один ее конец от другого. — Том, покорно стоял на месте, пока она завязывала узел. — Ну вот. — Она легонько коснулась бабочки пальцами. — Идеально.

Они стояли лицом к лицу, глядя друг на друга, и улыбались.

Он сказал:

— Мне кажется, сейчас самый подходящий момент вручить мой подарок. — Подарок лежал на туалетном столике — большой плоский сверток, аккуратно обернутый в шуршащую белую бумагу и обвязанный золотой ленточкой. Том взял его со стола и протянул ей.

— О Том, дорогой мой мальчик. Не надо было везти мне подарки. Достаточно того, что ты сам здесь.