Дорис Лессинг - Великие мечты

С благодарностью моему редактору в издательстве «Фламинго» Филиппу Гвайну Джонсу и моему агенту Джонатану Клоузу, которому я очень признательна за добрые советы и критику, а также Энтони Ченнелзу за помощь в том, что касалось Римско-католической церкви.

Я не пишу третий том автобиографии, потому что он мог бы причинить боль ранимым людям. Это не означает, что перед вами романизированная автобиография. Здесь нет параллелей с реальными людьми, за исключением одного второстепенного персонажа. Надеюсь, мне удалось воссоздать дух, в частности, шестидесятых, того противоречивого времени, которое теперь, когда оглядываешься назад и сравниваешь с тем, что пришло позднее, кажется удивительно невинным. В них еще не было непристойности семидесятых и холодной жадности восьмидесятых.

Некоторые из включенных в книгу событий описаны как случившиеся в конце семидесятых и начале восьмидесятых, тогда как на самом деле они имели место декадой позже. Участники кампании за ядерное разоружение обвиняли правительство в том, что оно не делало ничего, чтобы уберечь население от последствий ядерной атаки или ядерной катастрофы, хотя именно защита населения является первейшей обязанностью государства. С людьми, которые считали, что народ необходимо защищать, обращались как с врагами, их подвергали вербальным нападкам (причем слово «фашист» было еще самым мягким выражением) и даже физическому насилию. Угрозы расправы… неприятные субстанции, бросаемые в почтовый ящик… — словом, весь ассортимент грязного давления. Никогда не было еще столь истеричной, шумной и иррациональной кампании. Студенты, изучающие динамику массовых движений, могут легко найти все это в газетных архивах. Они присылают мне письма, которые в целом сводятся к одному и тому же: «Но ведь это же безумие. Неужели люди не понимали очевидного?»

Был ранний осенний вечер, и улица под окном являла собой скопление мелких желтых огней, предполагавших интимный уют, и люди уже надели теплое в преддверии зимы. Комната за спиной Фрэнсис наполнялась зябкой темнотой, но ничто не приведет ее в уныние: она парила, высоко, как летнее облако, счастливая, как дитя, только что научившееся ходить. Причиной этой непривычной легкости на душе была телеграмма от ее бывшего мужа Джонни Леннокса — товарища Джонни, — полученная три дня назад. «ПОДПИСАЛ КОНТРАКТ ФИЛЬМ ФИДЕЛЕ ВСЕ ДОЛГИ ТЕБЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ». Сегодня было воскресенье. Она знала: это «все долги» привели ее в состояние, близкое к экстазу. Разумеется, не могло быть и речи о том, что Джонни заплатит всё, что задолжал к настоящему моменту, поскольку сумма была уже так велика, что даже не имело смысла подсчитывать. Но он, похоже, рассчитывает получить действительно большие деньги, раз так уверен. Повеяло легким холодком — дурное предчувствие? Уверенность была его… нет-нет, Фрэнсис не должна говорить «коньком», даже если ей часто так казалось. И все-таки разве припомнит она хоть один случай, когда бы Джонни смутился или пришел в замешательство?

На столе лежали два письма — бок о бок, словно жизнь напоминала таким образом о невероятных, но столь частых драматических совпадениях. В первом письмо ей предлагали роль в спектакле. Фрэнсис Леннокс была надежной, ровно играющей второстепенной актрисой, и от нее никогда не ожидали чего-то большего. А эта роль была в прекрасной новой пьесе для двух актеров, и ее партнером должен был стать сам Тони Уайльд, который до сих пор представлялся ей недосягаемой звездой, и Фрэнсис даже мечтать не могла о том, чтобы их имена стояли рядом на афише. И это он сам попросил, чтобы вторую роль отдали ей. Два года назад они играли в одном спектакле, где Фрэнсис, как обычно, досталась роль заднего плана. Спектакль быстро сняли с репертуара (он не пользовался успехом), но в последний вечер, когда они, взявшись за руки, шагали по сцене взад и вперед, выходя на поклоны, Фрэнсис услышала: «Отличная работа, хорошо сыграно». Улыбка с вершины Олимпа, так она подумала тогда и выбросила Уайльда из головы, хотя догадывалась о его интересе к ней. А вот сейчас Фрэнсис отдалась всевозможным мечтам (что не сильно удивило ее, ведь никто лучше нее самой не знал, как плотно задраена ее душа, как жестко контролируются все ее эротически порывы). На этот раз Фрэнсис не смогла помешать своему воображению, которое рисовало ее талант — у нее ведь все еще сохранился талант? — раскрывшимся в полную меру, для чего ему просто нужно было дать волю, и, получая от этих бесшабашных картин удовольствие, она одновременно демонстрировала, что смогла бы сделать на сцене, если бы только ей предоставили такую возможность. Но в маленьком театре, в рискованной постановке Фрэнсис не могла рассчитывать на большие деньги. Без той телеграммы от Джонни она бы не позволила себе роскоши сказать «да».

В другом письме ей предлагали место в газете «Дефендер» в качестве «мудрой тетушки» (имя еще предстояло выбрать) — хорошо оплачиваемое, стабильное место. Оно стало бы продолжением другой линии в ее карьере — журналистской, той, которая и давала ей основные средства на жизнь.

Уже много лет Фрэнсис писала на самые разные темы. Поначалу она пробовала свои крылья в местных газетах и газетках, везде, где ей согласны были заплатить. Потом, незаметно для себя, она стала писать серьезные статьи, и они появились в национальной прессе. Со временем Фрэнсис заработала себе имя крепкими, сбалансированными очерками, которые порой проливали неожиданный и оригинальный свет на текущие события.

Она справится с этой работой. Для чего еще и сгодится ее опыт, как не для вдумчивого рассмотрения проблем других людей? Но согласие принять эту работу не доставило бы Фрэнсис ни капли удовольствия, не подарило бы ей ощущения, что она пробует что-то новое. Скорее, ей придется напрячься и сжать челюсти, словно подавляя зевок.

До чего же ее утомили все эти проблемы, израненные души, беспризорные и одинокие, как чудесно было бы сказать: «Всё, попробуйте сами позаботиться о себе, а я каждый вечер буду в театре и днем по большей части тоже». (И снова холодный тычок в бок: «Ты что, потеряла разум?» Да, и наслаждаюсь каждым мгновением!)

Верхушка дерева, все еще покрытая летней листвой, хотя и поредевшей, поблескивала в свете, падавшем из окон двумя этажами выше — из комнат старухи. Этот свет выхватывал из мрака ночи резвые колебания листьев, почти зеленых — цвет подразумевался. Значит, Юлия дома. Впуская в свои мысли свекровь (бывшую свекровь), Фрэнсис открыла дверь и привычному напряжению: из-за неодобрения, которое ощутимо просачивалось к ней через перекрытия дома. Но помимо этого появилось и что-то еще, в чем Фрэнсис стала отдавать себе отчет только в последнее время. Юлия могла лечь в больницу, могла вообще умереть, и Фрэнсис пришлось задуматься над тем, как сильно она зависела от старой женщины. Положим, Юлии не станет. И что тогда Фрэнсис будет делать? Что все они будут делать?