Дидье Ковеларт - Прошлой ночью в XV веке

— Вот умора! — восклицает она, хлопнув меня по плечу. — Вы, стало быть, считаете, что мы вас накачивали вином, кормили жарким или гипнотизировали маятником, чтобы запудрить мозги? Что мои послания — фальшивки, а видения — фикция? Считаете, что Изабо не существует, и вы никогда не были Гийомом, а просто мы все это сочинили и тем самым распалили ваше воображение и вашу похоть, чтобы позабавиться или избежать налоговых штрафов? Ну, вы и фантазер, ничего не скажешь!

Я не возражаю. В глубине души я признаю, что в подобном освещении моя гипотеза и впрямь звучит донельзя нелепо. Стоило ли прибегать к столь сложным ухищрениям ради такой мелкой цели? Да мою жалобу никто не примет всерьез. Поэтому самое разумное — приберечь до времени свои угрозы, а пока хладнокровно анализировать загадочные явления, выпадающие на мою долю.

— Ладно, будем считать, что я ничего не говорил.

— Нет, это и вправду смеху подобно! Представляю, как они там, в замке, будут потешаться. Но, может, вы хотите, чтобы это осталось между нами?

— Я был бы вам очень благодарен.

— Не за что. Вполне естественно, что вы туго осваиваетесь, ведь на вас такое свалилось!..

— Мари-Пьер, а что конкретно на меня свалилось прошлой ночью?

Почтальонша хватает второй круассан, залпом выпивает свой ром и велит бармену налить третью чашку кофе.

— В представлениях Изабо, вы исчезли в XV веке. И вот что она сделала — конкретно, как вы сказали: восстановила в астрале этот век, атмосферу ваших любовных свиданий и тело Гийома — но уже исходя из современных реалий; надеюсь, вам понятно, что я имею в виду. Ваши вчерашние объятия были в высшей степени реальными. Когда Изабо воссоздавала вас из прошлого, вы сами служили источником ее вдохновения.

Искренность, написанная в ее взгляде, не оставляет места никаким сомнениям. Я весь сжимаюсь, приказывая себе: только не краснеть, только не выдавать своих чувств! Не стану же я, в самом деле, допытываться, откуда она знает, что моя сперма бесследно испарилась, — наверняка девушки обсудили между собой и это. Единственное, чем я могу хоть как-то себя утешить, состоит в следующем выводе: человек воспринимает иррациональное куда быстрей, если оно затрагивает его лично. И не обязательно даже верить в это, чтобы разобраться в ситуации, и не нужно считать себя сумасшедшим, — просто начинаешь изыскивать средство управлять тем, что превосходит твое понимание. Способность человеческого существа к адаптации поистине безгранична.

Я слышу собственный голос, задавший вопрос:

— А это не рискованно — для меня самого?

Мари-Пьер кладет руку мне на колено и отвечает с веселой прямотой:

— Ну, конечно, рискованно. Это как раз то маленькое препятствие, которое я и пыталась разъяснить Изабо, но боюсь, что для этого еще слишком рано. Нужно дать ей время одуматься. Вообще-то, вам тоже повезло — вы так скоро нашли ее. Не сочтите за похвалу, но и вы теперь уже не такой, как прежде.

Я прошу ее уточнить, о каком таком «маленьком препятствии» идет речь.

— Когда человек покидает свое тело и уходит в астрал — вот я, например, постоянно в него ухожу, — ему не всегда удается вернуться назад. Ну, вот представьте себе, что вы сняли туфли и походили босиком, а потом ваши ноги уже в них не влезают, потому что расправились на свободе, и обувь кажется тесной.

Она разламывает свой круассан и сует мне половинку. Собравшись с духом, я спрашиваю, почти нормальным голосом:

— И что же со мной будет в таком случае? Я умру?

— Да. Или впадете в кому. Но такое случается довольно редко. Взять хоть тот же пример: через пару минут ноги остывают, чуть сжимаются, и все приходит в норму. Посмотрите на меня!

И она гордо возлагает руку на свой жирный бюст, обтянутый форменной почтовой тужуркой.

— Я уже десять лет выхожу из себя каждую ночь, и ничего — жива, как видите, и сижу тут.

— А что вы называете «уйти в астрал», объясните поточнее!

— Это значит сменить вибрационную сферу. Перейти в то измерение, где обитают неприкаянные души, эгрегоры, мыслеформы…

— Мыслеформы?

— Ну, вообразите, будто вы желаете кому-то навредить и даете волю своим фантазиям, видениям, снам, придумываете какой-нибудь персонаж… При этом всякий раз происходит как бы выброс СО2, который распространяется в атмосфере. Загрязнение не обязательно имеет место, — это смотря на кого попадешь. Есть нижний астрал, населенный всякой швалью, теми, кто лишился тела, но не желает терять связь с материальным миром; или теми, кто отвечает гадостями на вопросы во время спиритических сеансов. А есть верхний астрал, где существа высшего порядка трудятся над созданием идеальной гармонии между нашими мирами. Вот в него-то вы и угодили прошлой ночью. Со мной тоже такое случалось, правда, всего один-два раза, потому-то я и знаю, что вы перечувствовали. Признайтесь, это ведь совсем непохоже на то, что мы видим здесь, на земле?

— А вы замужем?

Этот вопрос вырвался у меня как-то нечаянно, и я тотчас пожалел о нем, но она, не ответив, переадресовала его мне. Я сказал, что живу с женщиной, которую люблю.

— Н-да, это проблема, — вздыхает она. — Хорошо еще, что малышка пока никого не видит, кроме своего Гийома. Весь остальной мир вокруг вас для нее не существует, она и знать не знает, что на свете есть такой Жан-Люк Тальбо; сама-то она пребывает в своем Средневековье. Но долго так продолжаться не может.

— Что это значит?

Мари-Пьер больно тычет пальцем мне в грудь.

— Это значит, что теперь она навсегда прилепилась к вам, старина. Вы освободили ее из башни, откликнулись на ее зов и переспали с ней, как прежде: отныне ее дух будет вертеться вокруг вас, как сучка, сорвавшаяся с поводка.

От испуга я разжимаю руку (половинка круассана шлепается на пол) и спрашиваю сиплым шепотом:

— Это еще что за мерзость?

— Можете говорить нормально. В данный момент, на время беседы, я взяла вас под свою защиту, и мы находимся в звуковой изоляции, но чем скорей Изабо настроится на вибрации Гийома, тем легче ей будет услышать оркестр, в котором он играет. И сам оркестр, и его почитателей… Хочу вас предупредить: она ревнива, и в ревности страшна как легион ведьм. Так что, если дорожите своей Коринной, подготовьте ее.

Я принимаю этот новый удар с хладнокровием, поразившим меня самого. И только через пару минут до меня доходит, что я ни разу не произнес в присутствии почтальонши имя своей подруги. Непонятно, где она его разузнала — то ли в своих астралах, то ли при доставке почты к нам домой, но сейчас главное не в источнике информации, а в ее последствиях. И я спрашиваю, силясь говорить спокойно:

— Подготовить — к чему?

— К жизни втроем. Изабо вас больше не отпустит, ведь вы уже сказали ей «да». У вас был выбор, и вы его сделали, теперь вините во всем самого себя.