Дидье Ковеларт - Прошлой ночью в XV веке

Я вскакиваю, как ошпаренный.

— Значит, я буду отцом?

Она смотрит на меня так, словно я конверт без почтового индекса.

— Вы действительно хотите, чтобы я вам ответила?

Спохватившись, я торопливо говорю:

— Нет-нет, не отвечайте. Я понимаю: свободный выбор. Ладно, в отношении ближайшего времени вы правы, забудем о виртуальном мире. Но раз уж я не могу больше держать подле себя Изабо, раз она отказывается уходить без Гийома, я вижу только одно решение этой проблемы.

И я излагаю почтальонше свой план № 2. Она глядит на меня, бессильно уронив руки, подавленная моим апломбом, моей спокойной уверенностью. Похоже, моя идея с трудом укладывается у нее в голове, не находя ни убедительных доводов, ни решений.

— Но этого не существует, Жан-Люк… Вы не можете просто взять да избавиться от предыдущей инкарнации… Закон кармы — сложная штука, привести его в действие не так-то легко.

— Вот именно! Если закон не работает, его нужно сменить другим. Во всяком случае, попробовать-то можно? Это наше право, наш долг, наконец! Если уж мое воображение без всякой посторонней помощи помогло мне создать иной мир, дело пойдет еще лучше, когда мы возьмемся за него все вместе, в реальной обстановке, при настоящем таинстве.

Она печально глядит на меня и, отказавшись от попытки урезонить, со вздохом отвечает:

— Да, Морис был прав. Только что он очень сочувственно говорил о вас. Сказал, что вы тут ни при чем, — это, мол, мы сами сбили вас с толку нашими историями, но что, с другой стороны, не будь этого, вы так и прожили бы свой век, не узнав счастья.

Чем ответить на это, если не благодарностью? И я искренне благодарен. Но моя искренность равна моей решимости, и она это видит. Поджав губы, она качает головой, обещает передать мою просьбу по назначению и удаляется.

На часах полпервого ночи. Я иду в дом, чтобы поспать хоть несколько часов, до возвращения Коринны. Заслышав звук тормозов ее машины перед домом, я спускаюсь в сад, ей навстречу, и в присутствии старого кедра и тоненького мертвого ясеня, вросшего в его ствол, прошу ее выйти за меня замуж.

Она щурится, стараясь уклониться от солнечного луча, который мешает ей разглядеть выражение моего лица.

— Почему вдруг?

Честно говоря, я ожидал другого ответа. Хотя… Коринна молчит, давая мне возможность высказаться совсем откровенно.

— Потому что Гийом женится на Изабо. И чтобы в корне изменить их прошлое, я должен преобразить свое будущее. Не повторять больше неудачи Гийома. А сейчас я терплю неудачи — с тобой, с тех пор, как люблю тебя. Я не помог тебе осуществить твои мечты, отказался от своих собственных, словом, «довольствуюсь малым», как ты сказала мне однажды.

Она глядит на меня с грустной проницательностью, омрачающей ее усталое лицо.

— И что это изменит, если мы с тобой сходим в мэрию? Разве только легализуем наше сожительство, уменьшим налоги и поставим точку?

— О том, чтобы «поставить точку», не может быть и речи. А вот начать жизнь с начала — да! Я прекрасно понимаю, что брак — худшее воспоминание в твоей жизни, и тебе будет трудно найти в себе достаточно доверия, чтобы согласиться на новое замужество. Так вот, я тебя прошу именно об этом — о доверии. С ним тебе удастся изменить все. Уехать на край света, как ты мечтала в двадцать лет, стать медсестрой «без границ», спасать детей, пока я буду спасать леса, и Жюльен уедет вместе с нами, раз он считает, что здесь у него нет будущего; мы покажем ему, что на земле есть другие места, где мечтать не стыдно, а еще мы родим ему сестренку, если тебе хочется этого так же, как мне… И все станет возможно, и все двери откроются перед нами, стоит только решиться. Сегодня я чувствую в себе эту решимость, эту энергию, мне только нужно освободиться от Гийома — или избавить его от себя. Он больше не будет мертвым грузом, я больше не буду живым упреком. Ты согласна?

Ее чуть заметная улыбка обезоруживает меня, делает смешным мой приподнятый лирический тон, что ж, тем хуже, придется пережить и это. С вызывающим цинизмом прирожденного неудачника покончено навсегда. Она гладит меня по щеке с нежным сочувствием, которое заставляет опасаться самого худшего. Я так боюсь, что она уклонится от ответа, начнет разубеждать… а мне хочется, чтобы она наконец поверила в меня.

Она шепчет:

— Жан-Люк… Я… я тоже буду откровенной с тобой. Я никогда в него не верила — в твоего возрожденного странствующего рыцаря. Но я отвечу: да. Потому что я обожаю мужчину, которым ты стал благодаря ему.

Я выдерживаю ее взгляд. Уж не знаю, как мне быть со своими сомнениями, но в глубине души я с ней согласен: эта история еще прекраснее оттого, что она — всего лишь история. Страстная мечта, бескорыстный порыв к соучастию, свободный выбор. К чему морочить себя доказательствами, пусть даже более или менее убедительными, которые все равно, рано или поздно, подчинятся каким-нибудь доводам разума. Мне не требуется быть средневековым Гийомом, чтобы дать ему еще один шанс. Пускай его душа возрождается в моей памяти, или где-то еще, или вовсе нигде, — важен лишь результат. Коринна права: именно оттого, что я прошел вспять по времени путем другого человека, я обрел наконец самого себя.

Застигнутые врасплох моим предложением, информаторы Мориса Пикара были вынуждены обратиться к вышестоящим инстанциям в своей иерархии, которые в итоге дали разрешение на «спасительный союз» между двумя душами — той, что вот уже шесть веков пребывала бестелесной, и той, что достигла частичной инкарнации в моей физической оболочке. Кандидатура отца Бенуа Жонкера, выбранного мной для отправления службы, также была принята благосклонно, — правда, мне понадобилось целых двадцать минут телефонных переговоров, чтобы убедить намеченное лицо совершить эту психомагическую церемонию.

Потусторонние законодатели, работавшие, по словам Мориса, вслепую над обоснованием юридической стороны дела, попросили меня срочно очистить, притом самым кардинальным образом, сущность Жан-Люка от влияния Гийома. Для этой цели я должен был изобразить, взяв за основу первую букву его имени, большой инициал, включающий в себя символический герб, дабы выступить только в роли посредника рыцаря, когда он произнесет брачную клятву моими устами.

Сверившись с лунным календарем, шефы астрального протокола назначили бракосочетание Гийома и Изабо на 7 июля, а мою собственную свадьбу месяцем позже, — за это время часовню успеют очистить от средневековых флюидов.

Создание герба Гийома стало для меня тяжелой проблемой. Поначалу я решил изобразить на нем донжон, царственного оленя и мольберт, — увы, от той уверенности, с которой я некогда запечатлел черной шариковой ручкой сцену любви в зарослях крапивы не осталось и следа. Нынешние результаты были плачевны — напыщенная безвкусица — и тщетно я корпел над листами бумаги, которая вздувалась от моей акварельной мазни. Жюльен потешался вовсю, оценивая масштаб моих неудач, и предлагал воспользоваться его фотошопом. В ответ я отсылал его туда же, разрисовывать конверты для свадебных приглашений.