Пол Остер - Сансет Парк

Что Майлс не понимает, это то, что Чарльз Бингэм Нэйтан сделает что угодно для него, и даже если бы Майлс отверг предложение о работе в Больнице Для Сломанных Вещей, его друг был бы счастлив предложить ему сколько нужно денег без никаких обязательств возврата в определенный срок до самого конца двадцать второго столетия. Он знает, что Майлс лишь половина прошлого себя, что его жизнь расколота и никогда не будет той прежней, но оставшаяся половина личности Майлса вызывает у него больше уважения, чем любые чьи-нибудь две. Они впервые встретились двенадцать лет тому назад, осенью года смерти брата Майлса, Майлсу было шестнадцать лет, а Бинг — на год старше, один следовал дорогой умных мальчиков в школе Стайвесант, а другой — музыкальной программы колледжа ЛаГуардиа, два недовольных подростка, нашедших общее в презрении к лицемерной американской жизни, и это был тот, помоложе, кто научил другого ценностям противостояния, каким способом возможно было уклониться от бессмысленного общества, втягивающего их в свою игру, и Бинг понимает, что бóльшая часть его, кем он стал за прошедшие года — прямой результат влияния на него Майлса. Это было больше, чем сказал Майлс, при этом, больше, чем одно из сотен точных наблюдений, сделанных им о политике и экономике, с такой ясностью, открывших наружу всю систему , это было то, что сказал Майлс вместе с тем, кем был Майлс, и как он воплощал идеи, в которые он верил, притяжение его поведения, печальный юноша, лишенный иллюзий, лживых надежд; и, даже если они никогда не стали близкими друзьями, в их поколении вряд ли найдется тот, кого он уважал бы больше Майлса.

Он не был одинок, кто чувствовал так же по отношению к Майлсу. Насколько помнит он, Майлс всегда был отличным от других, в нем был какой-то магнетизм, какая-то природная сила, менявшая атмосферу, как только он входил в комнату. Была ли это сила молчания, что притягивала внимание всех, загадочная, замкнутая природа его персоналии, превратившая его в подобие зеркала для глядящих на него, странное чувство, что он был и здесь и не здесь в то же самое время? Он был умен и привлекателен, да, но не все умные и привлекательные люди излучают это волшебство, и когда ты добавишь ко всему прочему, что он был сыном Мэри-Ли Суанн, единственным ребенком Мэри-Ли Суанн, возможно, аура ее славы помогла усилить всеобщее ощущение, что Майлс был избранным. Кто-то ненавидел его, конечно, парни в основном, парни, но не девушки, но как парни не стали бы ненавидеть его за внимание со стороны девушек, за их желание быть с ним? Даже сейчас, после стольких лет, магическое прикосновение Хеллера осталось с ним, несмотря на длинную одиссею в никуда и назад. Посмотри на Алис и Эллен. Алис находит его полностью очаровательным (прямая цитата), а Эллен, милая крошечная Эллен, просто околдована им.

Майлс живет в Сансет Парке месяц, и Бинг рад, что он здесь, что Ничтожная Троица превратилась в Крепкую Четверку, хотя он до сих пор никак не нашел себе ответа, отчего Майлс так внезапно вернулся в Бруклин. Сначала было слово нет и длинное письмо, объясняющее, почему он хотел оставаться во Флориде, а затем — срочный звонок в Больницу вечером в пятницу, когда Бинг уже решил закрыть двери и пойти домой в Сансет Парк, и Майлс говорит ему, что что-то случилось и есть ли все еще место для него, что он приедет на автобусе в Нью Йорк в эти выходные. Майлс никогда не объяснит себя, конечно, и было бы бессмысленно спрашивать его об этом, но теперь он здесь, Бинг предчувствует, что мистер Угрюмый готов пойти на мировую с его родителями и прекратить быть идиотом, кем он был столько лет, столько много лет, и его роль двойного агента и лжеца скоро закончится. Он не сожалеет о том, что не был честен с Майлсом. Несмотря ни на что, он горд тем, что делал, и когда Моррис Хеллер позвонил в Больницу этим утром и спросил о последних новостях, его переполнило чувство победы, когда он наконец мог сказать, что Майлс звонил ему в офис на работу, когда тот был в Англии, и позвонит снова в понедельник, а сейчас Майлс только что сказал ему, что звонил матери, и победа очень близка. Майлс, наконец, возвращается, и, возможно, к лучшему, что он влюблен в Пилар, хотя эта любовь кажется немного странной, скорее даже очень странной, такая молодая девушка, последний человек, по мнению любого, с кем у Майлса мог завязаться роман, но, несомненно, очаровательная и красивая, старше ее возраста, наверное, так что пусть Майлс будет со своей Пилар, и хватит об этом думать. Столько хороших новостей вокруг, столько позитивного, а все равно, этот месяц был для него трудным, одним из самых мучительных месяцев его жизни, и когда он не был погружен в тину сомнений и беспорядка, он был на краю отчаяния. Все началось, когда Майлс вернулся в Нью Йорк, в тот самый момент, когда он увидел вошедшего Майлса, обнял его и поцеловал, и с тех пор стало почти невозможным, чтобы не касаться Майлса, чтобы удержаться от касаний Майлса. Он знает, что Майлсу это не нравится, что он старается держаться подальше от его внезапных объятий, его похлопываний по спине, дружеских касаний шеи и плеч, но Бингу невозможно удержаться, он знает, он должен, но никак не может, и от того, что ему становится страшно при мысли, что он влюбился в Майлса, ему становится страшно, что он всегда был влюблен в Майлса, он живет на краю отчаяния.

Он вспоминает лето, одиннадцать лет тому назад, то лето после окончания школы, когда три парня и две девушки взяли свои вещи, сели в крошечный автомобиль и поехали на север к Катскиллским горам. У чьих-то родителей там был летний домик, изолированный от всего лесом, с прудом и теннисным кортом, и Майлс был в той машине со своей тогдашней возлюбленной, девушкой по имени Анни, и там же был Джефф Тэйлор со своим недавним завоеванием, чье имя ныне забыто, и последним был один, без подружки, странный, как обычно, сам-по-себе. Они прибыли поздно, где-то между полуночью и часом ночи, и потому, что им было жарко и их тела затекли, кто-то предложил окунуться в пруду, и, внезапно, все побежали к воде, стягивая одежду, и прыгнули в нее. Он помнит, как было приятно шлепать по воде в том далеком от всего месте с луной и звездами над их головами, со сверчками, поющими в лесу, теплый бриз, дующий в спину, и удовольствие от вида тел девушек — длинноногая Анни с плоским животом и аппетитным задом и подружка Джеффа, короткая и округлая, с большими грудями и непослушными прядями темных волос, обвивавших ее плечи. Но это было не эротичное чувство, не было ничего эротичного в том, что они делали, это было просто всеобщее спокойствие, удовольствие от ощущений воды и воздуха, касающихся твоей кожи, от ничегонеделания теплой летней ночью, от того, что твои друзья рядом. Он первым вышел из воды, и пока он стоял на краю пруда, он увидел что все перешли на пары, что эти пары стояли по грудь в воде, и каждая пара обнималась; и когда он наблюдал за Майлсом и Анни, обнимавших друг друга и целовавшихся продолжительным поцелуем, странная мысль пришла ему на ум совершенно неожиданно. Анни бесспорно была прекрасной девушкой, одной из самых прекрасных, кого он когда-либо видел, и логика ситуации требовала, чтобы он стал завидовать Майлсу за то, что она в его руках, за то, что тот был привлекателен и ему ответила взаимностью такая привлекательная особа, но, наблюдая за их поцелуями в воде, он обнаружил, что завидует Анни, не Майлсу, что он хотел бы быть на месте Анни и сам целоваться с Майлсом. Мгновение спустя, они стали идти к краю пруда; и, как только тело Майлса стало выходить из воды, Бинг увидел, как у того напрягся эрегированный член, и вид этого застывшего пениса взволновал его, взбудоражил его так, как он совсем не мог предположить, и прежде, чем Майлс коснулся сухой земли, у Бинга тоже появилась эрекция, отчего он совсем пришел в замешательство, побежал назад к пруду и нырнул в воду, чтобы спрятать свой позор.