Олег Лукошин - Каждый ублюдок достоин счастья

Когда она бегло прошлась пальчиками по ягодицам, я больше не мог сдерживаться. Хуй готов был разорвать скамью наполовину, перед глазами плясали пятна. Я вскочил на ноги, загнул массажистку раком, сорвал с неё юбочку и всадил свой дрожащий член в её сухое влагалище.

— Презерватив! — застонала она.

— В презервативе не умею, — прохрипел в ответ.

— Так нельзя! — вырывалась она. — Это не входит в услуги!

— Входит! — рычал я, удерживая её бёдра. — Заткни пасть, сука, я приплачу!

Пасть она не заткнула — вскрикивала, бормотала возмущения, дёргалась. Меня это возбуждало. Вырывайся, блядина, стони, кричи. Всё равно ты моя. Я твой повелитель.

— Только не в меня, — стонала девка.

Возбуждение длилось недолго. Через пару минут подкатило, я успел выдернуть член и исторгся. Сперма стекала на пол, было её много, на какое-то мгновение в глазах потемнело. Я чуть не упал. По телу волнами ходили болезненные судороги удовольствия.

Блядская массажистка сидела на скамейке и ёжилась.

— Это насилие, — сказала она смешную фразу. — Я на тебя в суд подам.

Я достал из кармана брюк несколько пятисотенных купюр и засунул ей за блузку между грудей.

— Не ври мне, — посмотрел на неё сверху вниз, — тебе понравилось.

Она достала деньги, придала им вид аккуратной пачечки и положила в кармашек на юбочке.

— Время ещё не вышло, — приподнялась со скамьи. — Продолжить массаж?

— Не надо, — бросил я. — Свободна.

При бане имелась парикмахерская. Основательно напарившись и помывшись, я позволил постричь себя и побрить. Переоделся в свежие вещи. Старьё затолкал в красивые блестящие сумки.

В зеркале, что висело в приёмной, на меня смотрел совсем другой человек. Таким я себя ещё не видел. Вот так, Киря, поворачивался я то одним, то другим боком, хочешь верь, а хочешь нет, но ты перевоплотился. Ты уважаемый и почтенный член общества, у тебя приятный вид, ты не вызываешь подозрений. Ты поймал удачу за титьки.

Новые ботинки похрустывали, а костюм и пальто производили при движении элегантное шелестение. Некоторое неудобство доставил лишь меховой кепончик. Сидел он удобно, но открытыми остались уши. Как-то это было непривычно, хотя они вроде и не мёрзли. Я привык ходить в гандончике, натягивал его на самый нос, и легкость, опустившаяся вдруг на голову, смущала.

Сумки со старьём выкинул в первую же объемную урну. Нахер надо с ними таскаться. Жалко было чуток шмотки, да что уж чуток, реально жалко, но ничего не поделаешь. От такого вонючего тряпья надо избавляться, всё равно я его никогда больше не надену.

Тяжелей всего далось расставание с курткой. Она была ещё куда ни шло, вполне бы носилась пару-тройку лет, но таскать её под мышкой по Москве — это зихер. Тяжёлая, сука, не развернёшься с ней. Прощай, верная труженица, претензий к тебе не имею. Может, бомж какой доносит.

— В Большой театр есть билеты? — спросил у бабы в билетном ларьке.

Думал нет, а тётушка за стеклом вдруг выдаёт радостно:

— Есть.

— На сегодня?

— Да.

— А что показывают?

— «Щелкунчик».

Ебать мой хуй, сам «Щелкунчик»! Это же шедевр, надо брать. Билет оказался дорогущим. Ладно, ладно, новая жизнь по новым расценкам. По всем прикидам до конца дня пачки хватит.

Большой театр нашёлся довольно быстро. На билете, конечно, была указана станция метро, но мне казалось, что придётся поплутать. Оказывается, в самом центре Москвы, недалеко от Красной площади. Туда я тоже заглянул, прошвырнулся. Мавзолей не работал, а больше там делать нечего. Жалко, ссукабля, на Володьку хотелось посмотреть. Уважаю его.

В здание театра люди входили степенные, хорошо одетые. И я тоже такой — хорошо одетый, охренеть какой степенный, хрущу по снегу новыми итальянскими ботинками, рассекаю воздух рукавами строгого чёрного пальто, сверкаю красным галстуком. Я свой, ребята!

В фоей перед началом балета присмотрелся к мордам повнимательнее. Неприятные, слов нет. Кругленькие такие, розовенькие, беспечные. Сразу видно, грузчиками и подсобниками не трудились. Всколыхнулось в груди желание глотки им всем резать — за их неправедное счастье, но я попытался укротить такие порывы. Укрощались они тяжело.

Если есть деньги, нужно быть именно таким? Это обязательно?

Не надо себя дезориентировать, я в их сытую кодлу входить не собираюсь. Я сам по себе, они сами. Я всегда был сам по себе, а сейчас и подавно буду. Я здесь так, на экскурсии, с рабочим визитом, осматриваю достопримечательности, изучаю нравы. Надо же не только босяцкого опыта набираться.

Раздался последний звонок. Я сидел в партере, но в задних рядах. Начался балет, заиграла музыка, выскочил народец в смешных прикидах. Пошли пляски. В принципе, смотрелось по приколу.

— Смотрите, смотрите, — шептала сидящая рядом седовласая пенсионерка в вечернем платье, то ли мне, то ли самой себе, — какие изысканные движения! Это молодая танцовщица, племянница моих знакомых, всего первый год в Большом. Но определённо у неё есть будущее.

— Без пизды, — согласился я.

Старушка взглянула на меня и расплылась в гримаске беззвучного смеха.

— Вы часто здесь бываете? — дружелюбно приблизилась она ко мне.

— Регулярно.

— Что думаете о сегодняшнем представлении?

— В целом нехуёво, но бывало и получше.

— Вы циник, — положила она свою сморщенную ладонь мне на рукав, — но поразительно точно определили происходящее. Сегодня всё не столь ярко, как обычно.

Высидеть представление оказалось непросто, но я мужественно перенёс все лишения. Ничего, натренируюсь, пообвыкну, глядишь — и не замечу, как балет будет пролетать. А там и за оперу можно браться.

В Москве ночь. На улицах толпы народа, освещение, реклама — глаз слепит. Падал лёгкий-лёгкий снежок, ни единого дуновения ветра, совсем не холодно. Люди такие беспечные, шли по улицам, пили пиво, смеялись, даже целовались. В основном молодые.

Неужели так всегда можно — пить пиво, смеяться, пребывать в беспечности? Мне дико это, непонятно. Это какой-то иной уровень действительности, пока что скрытый от меня. Но вроде бы в него приоткрывается щёлка. Что, святые-праведные, пустите туда убийцу и форменную мразь? Что говорите, не слышу? Подумаете… Ну, думайте, думайте, только я долго ждать не собираюсь. Предупреждаю: если сами не пустите, я силой к вам прорвусь. Такую кузькину мать вам покажу, что на всю оставшуюся бесконечность запомните.

А вот и менты. Один в тачке, другой у машины. Я напрягся, но на меня они даже не посмотрели. Ну правильно, я же уважаемый член общества.

Народец заворачивал в какую-то цивильную подворотню. Я подвалил посмотреть. Вход в некое заведение, прищурился, разглядел — ночной клуб. В фоей два ёбанца стоят в костюмах, металлоискателем людей шерстят. Я зашёл.