Юрий Горюхин - Мостики капитана

— Обещаю, доченька.

А на скамеечке под березкой уже сидят две бабульки — старичок как раз им будет в придачу.

— Здрасьте.

— Здравствуйте, Георгий Михайлович, что-то давно вас не видно было.

— В камере предварительного заключения долго сидел.

— Бог ты мой!

— Ну что ты, Лиза, — Георгий Михайлович всегда любил пошутить. Внуки пишут? Еще не отучились?

— Пишут — чего им не писать. И учатся — чего им не учиться.

Все-таки надо размять кости, а то сидеть совсем скучно.

— Пойду дочке подарок куплю к юбилею.

— Леночке уже пятьдесят? Как время идет!

Хорошая бабушка, но время никуда не идет — это мы идем через него.

Приятно шагать, опираясь на новенькую лакированную палочку. Воробьи скачут у самых ног. Опавшие листья шуршат, и ничего, что в них затерялся мой блокнот. Звенят голубые трамваи, урчат автомобили у мигающих светофоров. Солнце неоплодотворенным желтком висит над высокими домами — я не хочу оборачиваться, потому что мне все равно, что там за спиной.

Дмитрий Владимирович Привалов заболел и еле— еле выздоровел. Друг Дмитрия Владимировича Игорешкин сказал ему, что сердечная недостаточность лечится ежедневным приемом не менее ста граммов коньяка. А старенький благообразный доктор Иванов сказал, что сто грамм коньячка — это неплохо, но учтите: сейчас лето, значит, в моргах ремонтируют компрессоры, холодильные камеры забиты под потолок — протухните, пока похоронят, да и, вообще, слабоумие не по моей части. Дмитрий Владимирович обиделся на доктора Иванова, а Игорешкину сказал, что он его единственный и настоящий друг, но все же, когда Игорешкин протянул Дмитрию Владимировичу в тяжелом резном хрустальном стаканчике играющую на солнце жидкость цвета красного дерева, то Дмитрий Владимирович поднял вертикально правую ладонь и закачал головой.

Паша Ровелко сидел на кухне и смотрел, как желтая оса ползала в стакане с высохшем на дне позавчерашним пивом — Николе вчера дали десять суток за то, что пинал милицейский уазик и кричал, не контролируя себя, о недостаточном усердии в борьбе с преступностью сержантского состава, а он, Паша, убежал, когда Николу слегка придушили и постучали головой о гулкий капот автомобиля. Паша испытывал некоторую неловкость оттого, что его товарищ в томлении занимается общественным трудом, а он сидит уже два часа за столом, отрешенно куда — то смотрит, немного раскачивается на табуретке и ничего не делает, чтобы помочь Николе.

Пролистав на даче пыльную подшивку журнала «Здоровье» десятилетней давности, Дмитрий Владимирович Привалов хмыкнул и сказал жене Элеоноре:

— Представляешь, работе сердца, так или иначе, помогают практически все мышцы организма и поэтому…

Элеонора Панкратовна обожглась о кастрюльку с яблочным вареньем, сморщила маленький носик и стала дуть на короткий мизинец с полуторосантиметровым слегка облезлым ногтем:

— Как ты любишь преподносить общеизвестные факты словно это открытия по спасению человечества. Тебе уже давно все толдычут, что надо бегать трусцой, а не сидеть у пруда с идиотской удочкой и хлестать водку с этим дураком Игорешкиным.

Дмитрий Владимирович побагровел и уже собрался ответить жене должным образом, как резко закололо сердце, и белые губы стали беспомощно хватать ускользающий воздух.

Паша Ровелко передал Николе через чуть-чуть пьяного прапорщика Савельева четыре пачки «Примы» и одну пачку плиточного чая. У Паши осталась позвякивающая в кармане мелочь, три яйца в холодильнике, матерчатый мешок с сухарями и две пустые пивные бутылки с отколотыми горлышками. Паша загрустил, загрустил настолько, что подумал: может быть, съездить к матери на садовый участок, пополивать там чего — нибудь, гусениц пособирать, вдруг выпить с маманеным дядей Толей, в лес сходить за грибами — только где там лес? и, вообще, какого черта?! Паша включил телевизор, порадовался тому, что два месяца, как бросил курить и тут же смертельно захотел затянуться чем — нибудь крепким и вонючим, и, бессильный сопротивляться желанию, открыл платяной шкаф в поисках возможной махорки от всепожирающей моли. Махорку Паша не нашел. Паша нашел увесистый флакон туалетной воды «Свежесть», припрятанный бережливой матерью, и почувствовал, как проходит грусть, как жизнь наполняется смыслом, и танцы народов мира по первой программе телевидения совсем не так отвратительны, и есть что — то грациозное в движении коренного жителя Австралии, когда он ловко запускает в зрительный зал воображаемый бумеранг.

Дмитрий Владимирович Привалов вместе с Игорешкиным зашли в большой магазин спортивных товаров и растерянно двинулись вдоль длинных рядов со всевозможными предметами для укрепления физического здоровья граждан.

— О, смотри какие гирьки интересные!

Игорешкин резко дернул двухпудовую гирю до колена, серьезно пожал плечами и с уважением аккуратно поставил гирю на место:

— Мышцу, кажется, потянул, зараза!

Дмитрий Владимирович поморщился и отошел от Игорешкина, интенсивно мявшего себе бок, к ярким красивым велосипедам.

— Дим, это же подростковые велосипеды, тебе на таких несолидно будет, да и велосипед — это же опасно, их постоянно сбивают. Кстати, анекдот…

— Да сам знаю, что не то.

— Так вот, анекдот: из морга звонят в магазин спорттоваров…

— Чего?!

— Ты не подумай, Дим, это же анекдот, я совсем не то хотел — просто анекдот…

Дмитрий Владимирович подержал в руках дорогие легкие изящные пластиковые лыжи, провел пальцем по выемки и поставил на место:

— Классный инвентарь стали делать.

— Только до зимы еще далеко.

— Причем тут зима!

— Так.

Очки для плаванья, недолго повертев их в руках, Дмитрий Владимирович тоже отложил, а Игорешкин сказал, что в бассейнах теперь плохо подогревают воду и для людей со слабым кровотоком в венах и артериях это не очень полезно.

В отделе рыболовных принадлежностей Дмитрий Владимирович, следуя указательному пальцу Игорешкина, купил множество блестящих крючков, грузил, лесок, безинерционную катушку, садок, складной стульчик, набор туристической посуды и два поплавка.

Паша Ровелко стянул с головы мамин чулок, пахнущий нафталином, задумчиво посмотрел на длинную очередь маленьких дырочек вдоль шва и решил, что это не то, потому что пока его натянешь, пока вытащишь большой и очень тупой кухонный нож, трусливая женщина с сумочкой, набитой крупными купюрами, или трусливый хилый немолодой мужчина с кучей выигрышных лотерейных билетов во внутреннем кармане, поднимут крик, начнут размахивать руками или даже просто убегут. Вот если бы Никола был рядом, тогда бы они чего — нибудь конечно, а так как — то не так. Паша скрутил чулок в жгут, повязал им правый глаз, выдвинул вперед челюсть и замахнулся ножом на зеркало — лопоухий курносый бандит с щетиной только что вырвавшейся из состояния пуха тоже не очень убедительно поднял на него дрожащий кинжал. Паша объективно вздохнул и стал размышлять, как бы придумать все с одной стороны попроще, а с другой поэффективнее. И как долго Паша не думал, как долго не рисовал в маминой тетради по учету доходов и расходов голых женщин, ничего лучшего, чем, незаметно подкравшись сзади, нанести удар по затылку увесистым кулаком и после этого отобрать причитающиеся ценности, не придумал.