Эндрю Уилсон - Любовь в отсутствие любви

— С кем имею честь говорить?

— Это моя жена, — сказал Саймон невозмутимо.

Повисла долгая пауза. Глаза господина Бернштейна, казалось, сейчас вылезут из орбит.

— Простите, я не ослышался?

— Боюсь, что да.

— Боюсь?.. — эхом откликнулась Ричелдис. — С чего это вдруг…

— Простите, госпожа Лонгворт, мне необходимо было поговорить с вашим мужем, но и поскольку меня заранее не проинформировали о вашем существовании, я не ожидал, что мне придется делать это в вашем присутствии. Но если бы я знал, что вы женаты, — он повернулся к Саймону, — и если бы она знала, что вы женаты…

— Кто? — спросила Ричелдис.

— Наплели ей, что вы в разводе. Душещипательная история, да? Сказка, господин Лонгворт? А? Что скажете?

— Саймон! — воскликнула Ричелдис.

— Это какая-то ужасная ошибка.

— Совершенно верно — это ошибка. Это самая большая ошибка, которую человек только может совершить в жизни. — С этими словами Бернштейн подошел к Саймону и схватил его за лацканы пиджака.

Ричелдис слабо вскрикнула. Старик пробормотал:

— Был бы я помоложе…

— Ну, мы оба не молоды.

— Видите ли, миссис Лонгворт… Знаете, что он годится этой девушке в отцы?

— Саймон, тебе лучше все объяснить, — сказала Ричелдис.

— И вас еще называют «преподобием»! — презрительно прибавил Бернштейн.

— Но я не… — начал Саймон. Его лицо, на котором отразились облегчение и изумление, тут же приняло привычное напряженное выражение, поскольку его снова охватила досада, ставшая уже привычной по отношению к злополучному брату. — «Преподобие» — это мой брат.

— То есть вы не Бартл Лонгворт?

— Нет-нет, я Саймон Лонгворт.

Это окончательно сбило Бернштейна с толку. Он начал потерянно и сбивчиво бормотать слова извинения.

— Я прекрасно вас понимаю, — сказал Саймон с видом праведника. — И могу заверить, что если мой брат виновен в… том, о чем вы говорите, то мы сделаем все возможное, чтобы как-то исправить положение. Но вы уверены, что отец именно он?

— Я уже сказал вам, господин Лонгворт, Стефани хорошая, честная девушка. Не знаю, что вам еще сказать, просто не знаю. Надо же, угораздило меня прийти сюда вот так и обвинять. Говорила же моя старуха: «Ленни, ты выставишь себя дураком, обращаясь к людям, которых не знаешь». И вот…

— Это какая-то чудовищная ошибка! — горячо воскликнула Ричелдис. — Бартл… Я о том, что… Не хотите же вы серьезно сказать, что Бартл и ваша дочь…

— Моя племянница, мадам. Моя племянница Стефани. У нас с женой нет детей, а сестра жены и ее муж отошли в мир иной, когда Стефани было шесть с половиной лет. Она нам как родная дочь.

— Но не думаете же вы, что Бартл…

— Давайте спросим его самого, — сказал Саймон, и тут раздался звук поворачивающегося в двери ключа.

На лице Бартла еще сохранялось выражение сосредоточенной просветленности, которое появлялось у него всегда после исповеди. Он улыбнулся — не той, естественной и открытой, улыбкой, которая всегда была наготове для Стефани и Мадж, а грустно, не разжимая губ, глядя на собравшихся глазами больной собаки, — как улыбался здоровавшимся с ним прихожанам в дверях церкви.

— Привет, — поздоровался он как ни в чем не бывало. Увидев незнакомца (Рабочий? Водопроводчик? О Господи, неужели он не закрутил кран?), приветствовал Леонарда Бернштейна кивком головы.

— Это господин Бернштейн, Бартл, — сказала Ричелдис дрожащим голосом.

— Господин Ленни Бернштейн? — Натянутая улыбка превратилась в более искреннюю. — Дядя Стефани?

— Боюсь, Бартл, тебя ждут плохие новости, — сообщила Ричелдис.

— Она больна? Она не… — Невыразительное лицо Бартла приняло испуганное и встревоженное выражение.

Саймон процедил сквозь зубы:

— Вам лучше пройти в гостиную. Господин Бернштейн хочет тебе кое-что сказать. Мы будем на кухне, господин Бернштейн. Как я уже сказал, мы всецело вас поддерживаем и несем свою долю ответственности, как семья… — Он кипел от ярости. Как некстати все!

Бартл провел Бернштейна в гостиную и извинился за беспорядок. Он предложил гостю стул, но тот лишь злобно фыркнул в ответ. Бартл ожидал услышать все что угодно, только не то, что услышал. Он ошарашенно слушал старика, отказываясь верить своим ушам.

— Как я понял, вы не собираетесь отрицать, что ответственны за это, — сказал Бернштейн.

— Конечно, я готов помочь Стефани всем, что в моих силах.

— Я не об этом, господин Лонгворт. Вы что, еще ко всему прочему и иезуит?

— Нет, в нашей церкви нет иезуитов.

— Ближе к делу, мистер Лонгворт! Вы отрицаете, что вы отец ребенка Стеф?

— Я? А что говорит Стефани?

— При чем тут это?

— Я должен знать, — вспыхнул Бартл, и глаза его вспыхнули. — Она вам сказала, что я отец?

— Это личное дело нашей семьи.

— Нет! Это может быть нашим со Стефани личным делом, но это уж точно не забота исключительно ее дяди.

— Послушайте, господин Лонгворт.

— Я люблю Стефани! — Его лицо стало злым, гневным и скорбным. — Вы должны мне ответить. Она сказала, что я отец ребенка?

— Нет, не так прямо. Она ведь не скажет, кто отец, правда? Она вообще перестала с нами разговаривать, понимаете? Но насколько видим мы, я и ее тетя, у нее уже несколько лет не было серьезного друга, года три. Был один мужчина по имени Кевин, но Рей была против. Моя жена строгих правил, господин Лонгворт.

— Вы хотите сказать, что у Стефани вообще не было мужчин? — Это так обрадовало Бартла, что, несмотря на диковатую ситуацию, он расплылся в улыбке. — Так это же замечательно!

— Мы, конечно, знали, что вы с ней встречаетесь, она рассказывала, как вы ужинали в китайских ресторанчиках и о — как это? — «Добрых друзьях». Я человек широких взглядов, господин Лонгворт, мы с женой, конечно, огорчались, что ей, судя по всему, не нравятся еврейские юноши, но, как сказала мне Рейчел, так зовут мою жену, пусть она встречается со священником, чем с каким-нибудь проходимцем. А вы именно проходимцем и оказались! Вы понимаете, господин Лонгворт, мы вам доверили самое дорогое, что у нас было!!!

— Я понимаю.

Бартла насмешила мысль о том, что в семье Стефани он считался ее официальным женихом.

— Мы не виделись почти месяц.

— Это она говорила. «Опять к своим китайцам идешь?» — спрашиваю я ее. Знаете, господин Лонгворт, мы не любим выпытывать, и я никогда не спрашивал ее, с кем она встречается. Но мы с Рейчел обычно говорили: «Идешь в китайский?» и она говорила «Да». А тут все прекратилось. Действительно, около месяца уже.

— Мы часто неделями не видимся, — простодушно заметил Бартл.

— Каждую неделю, иногда дважды в неделю, как по часам, девушка с вами встречалась, и не говорите мне, что это не так, — свирепо продолжал Бернштейн.

Бартл знал, что это было не так, и мысль эта вновь наполнила его ревностью и уверенностью, что Стефани встречалась с другими, а дружбу с ним использовала в качестве прикрытия…