Эндрю Уилсон - Любовь в отсутствие любви

Далеко от Лондона, в Лидсе, начинался новый день. Нынешняя жизнь Веры Мак-Манус не шла ни в какое сравнение с безалаберным существованием в доме Бартла. В семь утра Кейт, ее второй муж, приносил ей в постель чай, и они вместе слушали утренние новости по радио. Затем, облачившись в спортивные костюмы, они выходили на тридцатиминутную пробежку: по тропинке, в парк, мимо детской площадки, и потом обратно домой. Затем душ, затем завтрак — мюсли и хлеб грубого помола. С тех пор как Вера узнала, что у нее повышено кровяное давление, они оба помешались на здоровом образе жизни.

Кейт был маленький жилистый мужчина в очках. Злые языки говорили, что он немного похож на Бартла, но Вера, разумеется, утверждала обратное. Во всяком случае, Кейт был не такой тюфяк, как Бартл, который не смог бы пробежать десять ярдов даже для спасения собственной жизни.

В одинаковых спортивных костюмах — ярко-зеленых, с белыми лампасами, одинаковых белых махровых носках (даже кроссовки были одинаковыми, разве что размером отличались: Кейт носил девятый размер, а Вера пятый), супруги даже внешне были немного похожи — оба в очках, оба подчеркнуто аккуратные. Спустившись по лестнице, они с удовлетворением окинули взглядом гостиную: бежеватый ковер без единой пылинки, голые, словно в больнице, стены, не знавшие картинных рам и прочих украшательств. Здесь была строгая мебель. В углу — стереосистема, стеклянный столик с аккуратными стопками журналов «Which» и «New Society». В углу за диваном скромно притулилась Верина виолончель.

Двор перед домом они тоже любили — опрятный, усыпанный гравием участок. В общем, они были довольны своим обиталищем.

— Ключ у тебя? — спросила Вера резко.

Она всегда говорила резко. Возможно, это было следствием лет, прожитых с Бартлом. Она обращалась к Кейту так, будто допрашивала его. И испытывала особое удовольствие, когда получала нужный ей ответ.

— У меня в кармане, дорогая.

Если Бартла спросить, взял ли он ключ, он скажет «да», а потом, через полчаса, признается, что на самом деле ключ в другой паре брюк, которые висят на кресле в спальне. Или выйдет из себя и начнет спрашивать, почему он должен думать о ключах. Для таких, как Бартл, подобное поведение — норма, и изменить это невозможно. В моменты, связанные с закрыванием дверей, Вера всегда вспоминала о нем, и всегда с раздражением. И на этого психа она потратила свои лучшие годы!

Кейт и Вера возвращались с пробежки немного вспотевшие, но это не страшно, ведь сейчас они пойдут в душ.

По дороге они обычно болтали — либо о вчерашнем дне, либо о дне грядущем. Потом умолкали, чтобы не сбить дыхание. Сегодня они говорили о том, что, возможно, приедет газовщик — посмотреть котел центрального отопления.

— Просто прислали открытку, — сказала Вера, — что придут сегодня.

— И даже, — ввернул Кейт, — не сказали, в первой половине дня или во второй.

— Они считают, что все женщины не работают, — сказала Вера.

— Или что кто-то будет целый день сидеть дома. Просто ради них, — сказал Кейт. — И все же, — добавил он, — я продолжаю придерживаться мнения, что газ является наиболее эффективным и экономичным средством для отопления такого дома, как наш.

— Определенно, — согласилась Вера.

— А помню, когда еще не поднялись цены на нефть… С тобой все в порядке, дорогая?

— Мне что-то нехорошо, — пробормотала Вера, схватившись за бок.

Ее лицо исказилось от боли. Она подняла на Кейта расширившиеся от страха глаза. Лицо ее из мертвенно-бледного стало бордовым.

— Тебе нехорошо. Так часто бывает. Бегать на голодный желудок…

Кейт не успел договорить. Вера упала замертво у фонарного столба. Рука ткнулась в собачье дерьмо. Эта деталь навсегда врезалась Кейту в память.

Бартл не узнал о ней. Это был секрет Кейта. Бартл не узнал даже, что Вера умерла, пока несколько месяцев спустя не получил письмо от своего поверенного.

В то утро, когда умерла Вера, ее (в глазах Бога) муж заботился о Мадж и переживал из-за Стефани. Бартл не осуждал сотрудников больницы за то, что они, говоря профессиональным языком, «хотели вернуть миссис Круден в общество». Но он сомневался в успехе этого предприятия. Обострение миновало, по крайней мере, на первый взгляд, но на смену ему пришли беспокойство и жалость к себе. Мадж теперь была убеждена, что существует множество правил по поводу разных мелочей: например, куда ей ступить. И ее мозг, казалось, не мог вместить потока указаний, которыми они, таинственные они, мучили ее. Потом, спустя примерно полчаса, она становилась спокойной и печальной. Как будто безумие оставляло ее, и она начинала осознавать его с жестокой ясностью.

— Ричелдис, наверное, захочет продать дом, — сказала она, когда на нее в очередной раз нашло такое настроение.

— Нет. Если только вы не захотите продать его сами.

Было полдесятого утра; они потягивали разбавленный молоком кофе.

— Придется. Так больше не может продолжаться.

— Но здесь же я.

— Ты очень хороший, но зачем ты здесь?

— Потому что я хочу тут быть.

— На самом деле не хочешь. Кто-то должен быть добрым, и обычно это самый слабый человек или тот, у кого самое мягкое сердце. Таким оказался ты. Но мне надо бы быть в… в дурдоме.

Было ужасно видеть, как ясно она все понимает. Как бы продолжая комментарий, Мадж прибавила:

— Там, где я могу издавать неприличные звуки.

— Вы можете это делать и дома.

— Будет вонять.

— Никто не против.

— Я против, — фыркнула она. Чашка кофе еще была у нее в руке, когда настроение Мадж резко сменилось. Ее опять охватил приступ волнения. — Так, куда мне поставить это?

— На блюдце.

— Да? — Она застыла с трагическим выражением лица, как будто они собирались наказать ее, если она поставит чашку куда-нибудь не туда.

— Ставьте куда хотите.

— Но где она должна быть? — Ее глаза стали наполняться слезами. Сначала она опустила чашку на блюдце, потом опять резким движением схватила ее. — Или я должна поставить ее на пол?

— Если хотите.

— «Хотите» — это не правильно. Куда я должна поставить ее?

— На блюдце.

— Ты уверен?

— Да.

Она стукнула чашкой о блюдце и пролила кофе. Из глаз ее хлынули слезы.

— Какая я безрукая! Вечно у меня все валится, — простонала она.

Бартл подошел и попытался обнять ее, но она не могла успокоиться. Вновь победили они. Они ее поймали. Потянув носом, он понял, что она опять забыла попроситься в туалет. Он помог ей встать, довел до уборной, преодолевая тошноту, снял белье, помыл ее, поменял памперсы. Безрадостное, прямо скажем, занятие.

— Тебе, должно быть, очень противно, — бормотала она.

— Совсем нет. Итак, куда бы вам хотелось?