Эдгар Доктороу - Град Божий

Но я могу остановиться на пересечении любых двух деловых улиц, и передо мной проходят во всех четырех направлениях тысячи жизней, движущихся в центр города и на его окраину, пешком и на мотоциклах, на скейтах, в автобусах, в детских колясках, легковых машинах и грузовиках, в ревущих под моими ногами поездах метро… и как мне понять, что в такой момент я сам являюсь частью живописного феномена этого неестественного мира? В этом видовое узнавание, факт существования которого мы никогда не признаем. Сверхдуша приматов. При всей настороженности и безразличии, с которыми мы выторговываем для себя наше личное пространство, мы прежде всего полагаемся на людскую массу, окружающую нас, чтобы выделить себя. Город может начинаться с рыночной площади, промышленного производства, слияния рек, но втайне существование города зависит от потребности людей ходить среди незнакомцев.

И так каждый прохожий на этом перекрестке, каждый — грязный, рослый, приземистый, чудаковатый, толстый, или костлявый, или хромой, или бормочущий, или иностранец, или зеленоволосый панк, каждый грозный, сумасшедший, злой, безутешный человек, которого я вижу… это житель Нью-Йорка, столь же природные член этой диаспоры, как и я, участник нашего великого, трескучего эксперимента по созданию глобального общества, предложившего мир без наций, где у каждого будет только планетарный паспорт.

Это не значит, что вы не должны читать свою книжечку, сударыня.

Праздно и всуе текут бесчисленные миллиарды лет, пока этот одноклеточный организм, этот комочек органического разложения, этот субмикроскопический прорыв в оборонительных порядках нежизни, упорно эволюционирует, образуя вначале царства слизевиков и закованных в броню звероподобных чудовищ; потом он минует экспериментальные королевства лошадей ростом в два фута и летающих ящериц и образует в конце концов империю торжествующих, покрытых шерстью и способных к самоусовершенствованию двуногих, тех самых, с противопоставленными большим и указательным пальцами, которые вырвутся из тьмы предыстории, чтобы воплотиться в непоседливого подростка, сидящего за партой в средней научной школе Бронкса.

Из тех блистательных мальчиков, которых я знал в научке, и чьи мозги были самой природой предназначены для решения математических задач и вольного обращения со сложнейшими физическими проблемами, подавляющее большинство были недоделанными. Я встречал многих из них, когда они стали взрослыми, но в действительности продолжали оставаться теми же сопляками. Возможно, дело в том, что научный склад ума по природе своей является детским, ученый на протяжении всей жизни сохраняет способность ребенка удивляться и приходить в волнение, но при этом у него отсутствует способность к истинному проведению различий, он лишен печали и слишком легко приходит в восторг от собственного интеллекта. Есть, конечно, и исключения, например, физик Стивен Вайнберг, книги которого я читал. Этот человек обладал моральной серьезностью, какой мы ждем от настоящего ученого. Но я удивляюсь, почему, например, космологи и астрономы до такой степени склонны давать легкомысленные названия явлениям вселенной, которую они изучают. И это началось не с Большого Взрыва. Если некий объект не может преодолеть силу притяжения и схлопывается, то возникает Большой Всхлип. Если предмет не обладает плотностью и продолжает до бесконечности расширяться, то такое явление ученый назовет Большим Ознобом. Необъяснимая темная материя, которая с необходимостью должна существовать во вселенной, что следует из поведения галактических периметров, включает в себя нейтрино или слабо взаимодействующие массивные частицы, известные как WIMP [2] Слабо взаимодействующие массивные частицы — weakly interacting massive particles, сокращенно WIMP, что в переводе с английского означает (с ошибкой) «плакса». . Состоящие же из темной материи гало вокруг галактик называются массивными компактными объектами гало, или МАСНО [3] Массивные компактные объекты гало — massive compact halo objects (MACHO), что в переводе означает «гуляка», «бонвиван». .

Может быть, эти умные ребята просто дразнят самих себя? Не есть ли это образец американского торгового юмора, который они применяют из скромности, как англичане прибегают к самоуничижению в частных беседах? Или это — храбрость окопников, которые проявляют показную беспечность в траншее, когда над головой все время рвутся метафизические снаряды?

Я думаю, что они просто лишены чувства святого. Думаю, что дикий неграмотный жрец доисторической религии, разрывавший грудь человека, принесенного в жертву, и державший в окровавленных руках трепещущее сердце, в большей степени обладал этим чувством.

Кража

Вечер вторника

Еду в Ленокс-Хилл навестить умирающего. На эспланаде полно машин «скорой помощи» — резкие звуковые сигналы, слепящий свет вращающихся мигающих маяков. На приемном отделении светится надпись «Соблюдайте тишину». Машины врачей припаркованы с одной стороны, с другой масса каталок, на которых лежат доставленные в госпиталь больные. Из станции метро «Верхний Ист-Сайд» выплескивается на поверхность толпа молодых сообразительных рабочих.

В окнах жилого многоквартирного дома напротив зажигаются первые огни. Если бы я сейчас поднимался в одну из этих однокомнатных квартир… меня ждала бы смазливая женщина, вернувшаяся домой с интересной работы… откупорила бы бутылку вина, напевая… на ней не было бы противного нижнего белья.

В вестибюле, залитом мертвенным дневным светом, стоическая толпа ждет начала посещений. Вокруг сумки, пакеты, на коленях матерей плачут дети. И эта чума нашего времени — охранники в скучающих позах.

Палата моего умирающего снабжена табличкой «Вход воспрещен». Я открываю дверь и вхожу, мое лицо озарено широкой улыбкой.

Ты принес лекарства, отец? Ты вылечишь меня? Тогда мотай отсюда, у…ай, мне не нужны твои дерьмовые увещевания.

Огромные глаза — это все, что осталось от его лица и от него вообще. Костлявая рука, словно пистолет, наводит на меня пульт дистанционного управления. На экране телевизора улыбчивая девушка продолжает безостановочно вертеть большое колесо прялки.

Мой исцеляющий пасторский визит завершен. Я спускаюсь в холл, где несколько черных мужчин терпеливо ожидают своей очереди войти в отдельную палату. В руках мужчин дары. До моего обоняния доносятся совсем не больничные запахи… ароматы горячего, только из печки, фруктового пирога, супов, поджаренного хлеба. Я приподнимаюсь на цыпочки. Кто это? В море цветов, как на картине Гогена, на кровати сидит худенькая черная женщина. У нее царственная осанка, на голове тюрбан. Я не разбираю слов, но ее мелодичный глубокий голос, возносящий молитву, знает, о чем она говорит. Мужчины, склонив головы, держат в руках шляпы. Женщины с белыми платочками. Выходя, я спрашиваю о них сестру. Проповедь дважды в день, отвечает она. У нас здесь свой Сион. Единственное, что меня радует, так это то, что мне не придется идти в магазин. Вчера я принес домой жареные свиные отбивные. Вы не представляете себе, насколько они вкусны.