Махмуд Теймур - Египетские новеллы

Через год после смерти первой жены брат женился на пятнадцатилетней девушке, красивей которой я никогда не видал. Она была так привлекательна, что сразу очаровала меня. С первого взгляда любовь к ней овладела всеми моими чувствами, сковала меня своими прочными цепями, от которых я не мог освободиться. Я стыдился брата, считая свою внезапную любовь величайшей изменой тому доверию, которое он мне оказывал. Я хотел вырвать из своей груди это чувство, но не мог, я скрывал его глубоко в сердце и не поверял никому, кроме свирели. Она стала моим единственным утешением в горе. Я старался не оставаться наедине с женой брата и избегал разговаривать с ней о чем-нибудь, кроме самого необходимого. Ночью я уходил далеко в поле, и в мелодиях, полных страсти и печали, изливал свою любовь.

Однажды, когда я, уединившись недалеко от дома, играл, почти наслаждаясь своими муками, меня вдруг охватило какое-то странное чувство. Подняв голову, я увидел Ганию, жену брата. Она сидела молча и с благоговением смотрела на меня. Я вздрогнул и встал.

— Ты давно здесь?

— Всего несколько минут. Мне нравится, когда ты играешь… От твоих мелодий мне хочется плакать.

Я повернулся и хотел уйти, но она удержала меня за край галябии и спросила:

— Почему ты не посидишь со мной?

Я невольно воскликнул:

— Оставь меня!

Она удивленно посмотрела и умолкла, а затем прошептала со слезами на глазах:

— Почему ты ненавидишь и избегаешь меня?

Я чувствовал, как мое сердце разрывается на части, а голова пылает. В следующее мгновение я бросился к Гании и сжал ее в объятиях.

— Разве я могу тебя ненавидеть, Гания?

Прижав Ганию к себе, я осыпал ее поцелуями и самыми страстными словами говорил ей о своей любви. Опьяненная счастьем, она была мне покорна.

Вдруг далекие голоса пробудили нас от сладкого сна. Мы увидели на плотине медленно приближавшуюся тень. Гания забеспокоилась и прошептала мне на ухо:

— Твой брат возвращается от арендатора. — И, быстро поднявшись, сказала: — Я пойду тропинкой и буду дома раньше его.

Она бросилась бежать, как преследуемая газель, а я смотрел на нее, пока мрак не поглотил это нежное видение. Затем я медленно побрел через плотину домой. Брат уже сидел за столом, ожидая моего прихода. Увидев меня, он шутливо начал браниться:

— Разве прилично заставлять себя ждать? А ну, скверный мальчишка, садись с нами ужинать! Я тебе расскажу, как мне удалось сдать в аренду два феддана [7] Феддан — мера площади, равна 1 / 3 гектара. земли за такую цену, о которой и не мечтал.

Вошла Гания, поставила перед нами хлеб и села в стороне. Мы начали есть. Я был погружен в свои мысли и ничего не понимал из того, что рассказывал брат, хотя и старался сделать вид, что внимательно его слушаю. Время от времени я поднимал глаза на Ганию и видел, что она сидит словно в оцепенении, опустив веки, и машинально ест. Лицо ее было бледно. Вдруг она посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что мы приближаемся друг к другу и наши губы вот-вот соединятся. В тот же момент раздался крик, от которого содрогнулись стены. Я очнулся. Гания плакала и повторяла:

— Не могу, не могу…

Испуганный брат бросился к жене и прижал ее к груди:

— Что случилось, Гания, что с тобой?

— Я не могу есть. Мне дурно… спать…

— Идем, дорогая, отдохни.

Она встала и, опираясь на руку брата, направилась в свою комнату.

Я смотрел на эту сцену, как в бреду. Я чувствовал, будто окаменел. Вскоре вернулся брат и сказал мне:

— Бедняжка утомила себя работой по дому.

Я не мог смотреть на него. Брат казался мне диким зверем, который может растерзать меня. Я вскочил и бросился к двери. Брат удивился:

— Куда ты?

— В мечеть. Я хочу совершить вечернюю молитву. Потом закрою мечеть и вернусь.

Выйдя из дому, я побежал к моему излюбленному убежищу, где недавно, встретил Ганию. Бросившись на землю и горько рыдая, я припал лицом к тому месту, где она сидела. Так я провел всю ночь, сон не шел ко мне, я плакал, по временам забывался, видел сны, затем дрожь сотрясала мое тело, и я снова просыпался. Призрак брата являлся мне во сне и наяву, он ходил вокруг меня, хотел меня убить, и я проклинал его самыми ужасными словами. На заре меня одолел сон, и проснулся я только в полдень. Открыв глаза, я хотел подняться, но силы изменили мне — я чувствовал острую боль и страшную слабость. Прислонясь к стволу дерева, я стал понемногу собираться с силами. Печаль окутывала мою душу, глубокое раскаяние терзало меня. Я встал и пошел к мечети. Попросив прощение у брата за опоздание, я припал к его руке:

— Я люблю тебя, мой брат, клянусь тебе, люблю такой любовью, какой не питает и сын к отцу. Я хочу, чтобы ты всегда был доволен мною. Скажи, ты меня любишь?

Брат ответил мне:

— Что такое, Сурхан? Разве ты видел от меня что-нибудь, кроме горячей любви? Ты мой сын, ты мне дороже сына.

Я посмотрел на брата и понял, что он говорит искренно.

Не сдержав рыданий, я снова бросился целовать его руки. Со мной случился нервный припадок, и я упал на землю. Очнувшись, я увидел, что лежу в одном из углов мечети, а надо мной склонилось озабоченное лицо брата.

Прошла неделя. Я мало бывал дома, ел и спал в мечети, чтобы брат ничего не заподозрил, старался подавить в себе любовь к Гании. Самым обычным тоном я произносил перед братом имя его жены, но страшился взглянуть на нее. Когда мы случайно оставались вдвоем, мы оба молчали, опустив головы, и, если наши взгляды встречались, вздрагивали, будто нас пронизал электрический ток.

Шли дни, но огонь любви пожирал меня. Спал я беспокойно, а часы бодрствования проводил в смутном полусне. Совершая молитву, я ошибался. Мое сердце стало ареной самых противоречивых чувств: гнева и милосердия, неверия и раскаяния, любви и ненависти.

Однажды после полуночи я покинул дом и бросился бежать, как раненый зверь, повторяя:

— Он с ней в комнате, она принадлежит ему, он наслаждается ею!

Я шел, не зная куда. Оказавшись у мечети, я, ни о чем не думая, вошел в дверь. Бросившись на землю, я стал кусать руки и биться головой о стену, повторяя:

— Он с ней в комнате. Она принадлежит ему, он наслаждается ею!

Вдруг чья-то рука опустилась на мое плечо. Я испуганно обернулся и увидел перед собой Ганию. Ее, Ганию, в этот поздний час ночи в мечети! Я молча обнял ее, страстно прижал к себе и говорил словно в бреду:

— Ты только моя, я никому тебя не отдам.

Я провел с ней час любви, это был самый сладостный час в моей жизни… Клянусь тебе, что на земле со дня сотворения мира не было человека, который испытал бы подобно мне такое блаженство; оно стоит многих жизней.

Утомленные, мы уснули, обнявшись. Меня разбудил стук в дверь. Солнечный свет заливал помещение. За дверью я услышал голос брата: