Венди Герра - Все уезжают

С прошлого раза много воды утекло.

Уже одиннадцатое января. Я не могла писать раньше, потому что у меня не было моей тетради, и теперь я пишу в конце новых тетрадей, которые мне выдали, — они все в клеточку. Потом переклею эти страницы в свой нормальный Дневник. Когда сумею его вернуть. Все произошло так быстро.

Дома мне остаться не позволили. И мама тоже этого не хотела, поэтому я нахожусь в Центре перевоспитания несовершеннолетних.

Сейчас половина шестого утра. Я просыпаюсь раньше всех, чтобы успеть написать в Дневник. Здесь внутри все как будто расчерчено по линеечке. Еще темно, но до моей кровати, которая стоит в правом углу, доходит свет из учительского туалета.

Когда я подошла к дому, мама была в патио и играла с моей подругой Данией в китайские бирюльки. Она подбрасывала палочки, и они вдвоем их ловили. Раньше она всегда так играла со мной, и мне не понравилось, что теперь меня заменила Дания. Раз меня нет, значит, можно занять мое место?!

Увидев меня, сначала все они страшно удивились и обрадовались. Ф. отправил меня в душ, а мама после поцелуев и объятий вдруг сказала, что без разрешения адвокатов не может оставить меня ночевать, потому что подписала какую-то бумагу, где об этом ясно говорится. Никогда в жизни не думала, что мама может сказать такое. Ф. на нее рассердился и выбежал из патио прямо на улицу.

Когда я помылась, мне стало ясно, что Дания носит мои шлепанцы, мою любимую юбку и коричневое платье. Это меня ужасно разозлило. Директор и Чела постарались все объяснить маме, но она ничего не понимала. А когда они ее почти убедили и она начала смазывать мои раны на лбу, подъехали социальные работники и женщина из КЗР [9] КЗР — комитеты защиты революции; массовая общественная организация на Кубе. . Они стали с нами ругаться, ссылаясь на законы, и рыскали по дому. В общем, устроили большой скандал. В конце концов на глазах у всех они усадили меня в зеленый джип и повезли устраивать в эту школу.

Дорога была ужасная. До места добрались часа в три ночи, так как этот центр находится в поселке под названием Крусес. Прощаясь, мама плакала, но пока мне не хочется ее видеть. Я поняла, что она всегда была жутко трусливой, и из-за ее трусости мы никогда больше не будем вместе.

Это место нельзя называть сиротским приютом — им так не нравится, — надо говорить Центр временного содержания детей.

Прозвучала сирена «на подъем». Продолжу писать вечером.

Директор труппы, обращаясь к моей матери, социальным работникам и тетке из КЗР, сказал: «Справедливость не нуждается в посредниках или адвокатах. Правосудие вершится с помощью справедливости». Он закатил им целую речь, и никакого результата. Я торопилась записать его слова, пока не забыла, но они и так крепко впечатались в мою память.

Завтра день посещений, но я не хочу, чтобы мама приезжала. Я так и сказала психологу. Какое-то время не хочу ее видеть. Психолог спросила, не нужно ли мне чего-нибудь, и я попросила дать мне тетрадь для Дневника. Писать мне разрешили с единственным условием, что я не буду нарушать режим.

Еда здесь какая-то подгорелая. Горелым пахнет даже от молока, к тому же у него сверху тошнотворная толстая пенка, а об омлете и говорить нечего, но по крайней мере здесь я ем каждый день. Дома у нас, когда не было Ф., обед не готовили. Пока мама приготовит кофе с молоком и хлеб с маслом, можно было дожидаться сто лет. У отца было еще хуже. Здесь нам дают полупротухшую рыбу и жиденькую похлебку, но это еда! Из риса приходится выбирать жучков, но меня это даже забавляет.

Школа делится на две части. В одной из них перевоспитывают детей, которые совершили что-то такое, что подлежит наказанию. Они содержатся по ту сторону забора.

В моей части живут сироты или дети, которых оставили в роддоме. Есть еще дети без родителей, потому что те сбежали из страны и теперь не хотят забирать их к себе. Поскольку у них нет семьи, они тоже оказываются тут.

По воскресеньям всех их наряжают, потому что приезжают семейные пары, которые не могут иметь детей и хотят их усыновить. Ко многим приезжают также дяди, тети, бабушки или дедушки, которые не в состоянии их воспитывать. Чем младше ребенок, тем скорее его усыновят или удочерят.

Мисуко, девочка, чья кровать стоит рядом с моей, говорит, что собирается поступить в среднюю школу, чтобы потом уехать отсюда в интернат и завести себе парня, и что она вовсе не мечтает, чтобы ее удочерили. Психолог объяснила, что ко мне за этим приезжать не будут. Просто нет места, куда меня можно было бы пристроить.

Поскольку я ничего такого не совершила, то буду находиться здесь до решения адвоката.

Крусес — самое отвратительное место, какое я только видела.

Мама не приехала.

Психолог мне все наврала. Меня вырядили в накрахмаленную, пахнувшую тараканами одежду и вывели вместе с другими, чтобы меня могли увидеть приехавшие пары. Одна из них даже на меня указала. Я устала от постоянной лжи. Пришлось подробно отвечать на вопросы супругов, которые меня выбрали.

Мне было ужасно стыдно. Женщина сказала, что я должна ответить на все их вопросы. Дети, стоявшие поблизости, с удивлением слушали мои небылицы.

Не хочу больше писать. Ненавижу воскресенья, но не из-за сегодняшнего — просто я никогда их не любила, а теперь особенно.

Я наказана непонятно за что.

Под утро ко мне в кровать забралась Мисуко. Она хотела, чтобы я изображала женщину, а она — мужчину. Она стала меня трогать, и у нее были такие холодные пальцы, что, казалось, по моей спине разгуливает кошка. Сначала спросонок я ничего не поняла, но потом до меня дошло, чего она хочет. Я пыталась ее оттолкнуть, но она хватала меня за трусы и старалась засунуть руку мне между ног. Неожиданно зажегся свет, и нас застукали.

Они считают, что я в этом замешана, а я, когда на меня вдруг набросилась эта Мисуко, всего лишь спала в своей постели. Но я буду защищаться. Я не стану молчать, потому что в этих стенах много чего творится — мне хватило четырех дней, чтобы в этом убедиться. Говорят, что по ту сторону забора все обстоит гораздо хуже, но я даже знать об этом не хочу.

Сижу наказанная на стуле в дирекции. Вокруг ползают и летают тараканы. Я их не боюсь — они меня забавляют еще с той поры, когда я жила у дедушки с бабушкой на Прадо в Сьенфуэгосе.

Я не боюсь ночевать в общежитии, не боюсь, что меня назовут доносчицей. Если я не побоялась сразиться с отцом и сумела от него ускользнуть, так неужели я испугаюсь этих девчонок? Теперь-то они успокоились — я заключила договор с директрисой.