Владимир Лорченков - Букварь

А с Мелюзиной мы не разговариваем. Вот уже тридцать лет. В принципе, она могла бы

быть со мной ласковее. Браки между феей и домовым, — а такая пара проживает в

каждой квартире города, — не так уж и редки. Но что поделаешь, если моя фея

необыкновенно разборчива и придирчива. Честно говоря, я вынужден признать, что

она довольно банальна. О таких женщинах, — а фея ведь женщина, как и домовой

мужчина, — я частенько читал. Распространенный тип женщин в мировой литературе,

знаете ли. Банальные, примитивные, безмозглые красавицы, нуждающиеся лишь в

развлечениях. Все феи такие. Пустышки.

Но, что поделать, если я люблю пустышку?

В 1999 году нашу квартиру купил какой-то молодой человек, поставивший на

подоконнике печатную машинку. Она издавала необыкновенные, — а мы, сказочные

существа, знаем толк в необыкновенном, — шумы и грохот. Печатал он исключительно

по ночам, а днем спал на диване, застеленном стареньким клетчатым пледом. Я, честно

признаться, переживал, что Мелюзина влюбится в него. Знаете, тяга в богеме и все

такое. Но ошибался.

— У меня ужасно болит голова от его машинки, — поджав губы, сказала Мелюзина

утром окну, — ужасно…

Само собой, говорила она это мне. Ведь напрямую обратиться к како-то домовому фея

не могла… Я пожал плечами, и достал свою иглу — заниматься фехтованием.

— Вот если бы, — говорила Мелюзина, глядя в окно, — кто-то, кто постоянно говорит

о своей любви, смог бы что-то не сказать, а сделать…

Я взглянул на ее фигурку, — без сомнения, она специально надела эту короткую майку, -

и у меня перехватило дыхание. Конечно, тридцать лет мастурбации не могут повредить

домовому, который живет от пятисот до семисот лет, но все же… Мелюзина встала на

цыпочки, и потянулась. Она была без нижнего белья…

— Так вот, если бы он действительно что-то сделал, — сказала Мелюзина, — я бы,

может, и подумала, и согласилась делить с ним постель…

"Что-то"… Я усмехнулся и сделал выпад. В принципе, это не запрещено. Но и не

поощряется. Тем не менее, мы имеем право, — если, конечно, хозяева квартиры нас

очень не устраивают, — решить эту проблему по своему усмотрению. Ну, знаете, как

говорят: нелепая смерть, он поскользнулся в ванной, почему-то она умерла во сне,

слабое сердце, ах, ужасно умереть ночью от сердечного приступа и все такое,

угораздило же его так неудачно упасть со стула… Мелюзина повернулась боком, и

совершенно неслучайно наклонилась так, что я увидел ее грудь.

И я решился.

Ночью встал, взял в руки иглу, — пятнадцать сантиметров, этого хватит с лихвой, — и на

цыпочках прокрался к жертве. На слух определил, где бьется сердце, занес иглу,

прочитал про себя короткую молитву. И вонзил. Мелюзина умерла сразу. Даже не

поняла, что я ее заколол. Каюсь, я надругался над телом перед тем, как предать его

земле. Хотя "надругался" слово неправильное. В нем есть что-то, указывающее на

месть. А я не собирался мстить Мелюзине. Ведь я любил ее и люблю до сих пор. Но

одно дело любить фею.

И совсем другое — жить с ней.

А может, все дело еще и в том, что я привык к своей неразделенной любви, как муж

привыкает к жене, с которой прожил всю жизнь? И мысль о жизни с Мелюзиной, но

без этой неразделенной любви, к которой я так привык, меня пугала? Неважно.

Тридцать лет, ровно тридцать лет…

Тело я закопал возле герани в самом большом горшке. Рядом с ним стоит печатная

машинка хозяина квартиры. Он оказался славным парнем. Стук машинки мне не

мешает, я ведь все равно читаю по ночам. А по утрам на кухне всегда есть бутылка-

другая пива, из которых я запросто могу отпить. К тому же, — забавное совпадение, — он,

как оказалось, пишет романтическую, с примесью эротики, повесть. О любви феи и

домового. По утрам я увлеченно читаю все, написанное им за ночь. Не то, чтобы

повесть была слишком хорошей, — я все-таки разбираюсь в литературе, — но на уровне

сюжета неплохо. Я с нетерпением жду конца.

Жду, когда герои поженятся.

Я, как и знаменитый "битл", Джордж Харрисон, ненавижу лук. Но без этого овоща

просто не существую. Поэтому, когда повар, разделив напополам каждую, бросает в

меня две крупные луковицы, я лишь покорно вздыхаю. Со стороны это слышится, как

бульканье супа на плите. Да так оно и есть. Я булькаю, потому что я суп. Вернее,

халасли. Венгерское национальное блюдо, воспетое легендарным ресторатором

Гунделем. Визитная карточка Венгрии, покрытая маслянистыми каплями жира

болотонских карпов и кисло-красной, вываренной мякотью томатов. У русских есть

уха, у молдаван — зама, у венгров — я. Само собой, впервые меня попробовали сварить

не в Венгрии. Если быть точным, правильный рецепт моего приготовления появился на

свет в Австрии. Но большого значения это не имеет. Самый великий поэт России -

эфиоп, Румынии — еврей, ну, и так далее.

Мы, великие блюда, ничем от гениев не отличаемся. По-настоящему великий уроженец

страны — всегда чуть-чуть инородец. Даже если он — суп. Особенно рыбный. Ведь у рыб

нет родины, они свободны. Никогда не встречал карпа-патриота, к примеру. А ведь из

карпов меня готовят, и за всю свою историю я этих важных рыб повидал немало.

Ингредиенты? Записывайте. Два больших карпа. Две большие луковицы. Два крупных

помидора. Два крупных сладких перца. Красный молотый перец. Соль. Способ

приготовления? Карпа выпотрошить, порезать на куски шириной 5–6 сантиметров,

разрезать куски пополам и срезать спинной хребет. Куски рыбы посолить и сложить в

миску. Кости, хвост, плавники и голову варить, добавив соль и луковицы, пока лук не

станет мягким. Вынуть лук, бульон процедить. В большую кастрюлю положить рыбу,

сверху — перец кружочками, сверху — помидоры кружочками. Залить бульоном,

добавить молотый перец…

Записали? Теперь сложите бумагу с рецептом пополам, порвите, — причем тщательно, -

и выбросите клочки в мусорную корзину. А еще лучше сожгите, чтобы остатки бумаги

не нашла уборщица офиса. Все, описанное выше, и регулярно публикуемое в женских

журналах под рубрикой "Вкуснятинка", или в книгах "Венгерская кухня", не имеет

ничего общего с настоящим халасли. То есть, со мной. Единственный, кто интуитивно

чувствовал, как именно меня нужно готовить, был тот самый Гундель. Но и он пошел

по пути излишнего усложнения, — впрочем, это было свойственно ему, как владельцу

шикарной ресторации, во всем, — и перегрузил меня кучей ненужных и излишне

дорогих ингредиентов.

Например, напичкал раковыми шейками.

Но я на Гунделя не в обиде. Если бы нам, блюдам, приходилось обижаться на каждого