Рут Рейчл - Чеснок и сапфиры

— Я хочу есть, — сказал он голосом, охрипшим от долгого молчания. — Я возьму все, что вы можете предложить — половину сэндвича, который вы не доели на ленче, или кусочек яблока. Я буду счастлив принять это от вас. Может быть, у вас на дне сумки завалялись крошки картофельных чипсов. Это бы меня тоже устроило.

Я заметила, что, когда он шел по проходу, пассажиры опускали глаза или прятались за газетами. Голодный человек вызывает смущение. Когда он приблизился ко мне, я подала ему пакет из «Ла Кот Баск», и он уставился на него, не веря своим глазам. Схватив его, он пошел к концу вагона, уселся на место, над которым была надпись: «Для людей с ограниченными возможностями». Я думала, что он набросится на еду и станет запихивать ее в рот, но этого не случилось. С большим достоинством он разложил на коленях шарф, словно это была салфетка. Вытащил из сумки контейнер и поставил его на шарф. Сняв обертку, разглядел содержимое.

— Жареная утка! — прохрипел он.

И затем, очень деликатно, взялся за ножку и начал медленно есть, наслаждаясь каждым кусочком.

Придя домой, я не побежала принять душ, не сняла парик. Уселась и начала писать статью, которая называлась: «Почему я не одобряю то, чем занимаюсь».

«Вы не можете быть ресторанным критиком, — сказала мне однажды М. Ф. К. Фишер, [61] Американская писательница (1909–1992) на протяжении 60 лет писала непревзойденные по остроумию, утонченности и красноречию кулинарные книги. — если ради собственных амбиций не можете потоптаться на могиле своей бабушки».

Я робко кивнула и согласилась.

Было начало семидесятых годов. В Беркли (штат Калифорния), где я жила тогда, все было экстремально: тема еды, как и многие другие вещи, стала необычайно идеологизированной. Франсис Лаппе только что написала свою «Диету для маленькой планеты» и убедила меня, как и всех моих знакомых, что употребление мяса равносильно эгоизму и безответственности. Мы думали, что мораль подсказывает нам стать вегетарианцами, и мы стали ими, хотя и ненадолго, но с энтузиазмом. Ходили в фермерский кооператив за просом и, стоя в очереди, расхваливали достоинства тофу.

Те из нас, кто на самом деле не считал тофу таким уж вкусным, забеспокоились. Я невольно стала подкладывать лишний сыр в рецепт Лаппе под названием рис Квесо. [62] Ингредиентами этого блюда являются вареный рис, вареная фасоль, чеснок, лук, зеленый перец, творог и сыр.

Неужели здоровая пища не может быть одновременно и вкусной?

Чтобы решить эту проблему, я стала поваром. В этом отношении я была не одинока. Образованные люди в Беркли начали открывать рестораны. Наши родители пришли в ужас. Это было задолго до того, как повара стали знаменитостями. В мое время такую работу никто не назвал бы благородной. Сказать, что ваша дочь повар, — все равно что сознаться, что она копает канавы, зарабатывая этим себе на жизнь.

Но я находила удовлетворение в ресторанной работе. Мне нравился тяжелый физический труд. Я любила работать с продуктами, снимать шкурку с персиков, обнажая спрятанный цвет плода, вдыхать запах жареного лука. Но больше всего мне нравилось смотреть, как люди едят приготовленную мной пищу и, склоняясь друг к другу, обмениваются впечатлениями. Хорошая еда, думала я, больше чем просто еда.

Но вдруг один маленький журнал обратился ко мне с просьбой написать ресторанную колонку. Я сделала это даром. Даже заплатила за еду, которую оценивала. Впервые, если можно так выразиться, забралась на импровизированную трибуну.

Я писала о китайском кафе, где женщина по имени Делла Хардмон находила вдохновение в приготовлении пищи. «Если вы чего-нибудь очень хотите и тяжко для этого трудитесь, то непременно добьетесь цели», — сказала она, готовя крокеты из лосося с пекинской капустой. Я написала о пищевой ценности индийской диеты и рассказала читателям о замечательном вкусе досы, [63] Доса — индийские блины из риса и урад-дала (сорт гороха). идли [64] Идли — рисовые котлеты. и самбара. [65] Самбар — густой суп с чечевицей и овощами. В другой статье написала о достоинствах северокитайского соевого молока. Я даже вставила шпильку в политику империализма, когда писала о ресторане с традициями Гуама. [66] Принадлежащий США остров Гуам входят к архипелаг Марианских островов.

Если бы тогда вы спросили меня, готова ли я принять работу ресторанного критика в газете «Нью-Йорк таймс» либо в любой другой редакции, то, не задумываясь, я бы ответила: «Конечно нет!» И не только потому, что не считала себя амбициозным человеком, готовым ради карьеры топтать могилу собственной бабушки. Работа в ресторане была честным трудом, и это все понимали, совсем другое дело — писать об этом в газетах. Мне казалось, что заняться этим — все равно что перейти на сторону врага.

И все же статьи я писала с удовольствием. Издатели это заметили и начали платить мне за мои обзоры. Я не проявила благородства: не стала отказываться. Сама того не заметив, перестала готовить профессионально. Потом и вообще закончила. «Она примкнула к классу бездельников», — сказали мои друзья.

Я обезоружила своих критиков тем, что стала приглашать их с собой. Я знала, что никто из них не мог позволить себе хождение по ресторанам. Никто не отказался. Мы ходили с равным чувством вины и удовольствия, с чувством, что вторгаемся на территорию богатых.

Так оно и было на самом деле. В обстановку лощеных ресторанов мы не вписывались и знали это. Когда мы приходили туда в одежде, приобретенной в магазинах Армии Спасения, все это видели. Нас всегда сажали за худшие столы. Так как кредитной карточки у меня не было, я платила наличными. Один год сменится вторым, второй — третьим… Я обзавелась кредитной картой, стала хорошо одеваться. Я писала для престижных изданий, но внутренний голос шептал мне: «Как ты могла?»

Этот голос по-прежнему со мной. Когда я получаю письма от людей, считающих неприличным писать о трапезах, стоящих 100 долларов, в то время как половина мира голодает, голос этот тут же дает о себе знать: «Они абсолютно правы, слышишь ты, элитная свинья?» — шипит он. А потом спрашивает: «Когда ты собираешься повзрослеть и заняться настоящей работой?» И мне кажется, что я слышу голос своей матери.

И в эти мгновения я приказываю голосу замолчать. Потому что времена, когда, по мнению матери, я тратила жизнь на то, что подсказывала богачам, где им лучше обедать, давно прошли. Я вижу, что мир изменился.

Да, есть еще рестораны, куда ходят только богатые люди, давая понять, что они отличаются от меня и вас. Но их становится все меньше и меньше. Американская гастрономия достигла совершеннолетия, и наши рестораны изменились. Раньше поход в ресторан можно было уподобить походу в оперу, теперь это все равно что сходить в кино.