Рут Рейчл - Чеснок и сапфиры

Дома было не слаще. Майкл начал работать над статьей о ядерно-оружейном заводе в Рокки-Флэтс. Каждый вечер он приходил домой с новой информацией о ядерных кошмарах. Что если террорист-смертник сумеет проникнуть на площадку, забаррикадируется внутри и устроит взрыв?

— В этом случае погибнут сразу несколько штатов, — мрачно сказал Майкл.

Ему позвонили трое встревоженных людей. Они беспокоились о безопасности и хотели, чтобы кто-то сделал хоть что-нибудь в этой ситуации. Я подслушала, как Майкл ночью, склонившись над телефонной трубкой, выслушивал апокалиптические сценарии. Потом я услышала еще больше: Майкл, пользуясь навыками журналиста, собирающего конфиденциальную информацию, убеждал этих людей действовать против собственных интересов. Они хотели остаться анонимными, а Майкл настоятельно просил их выступить на национальном телевидении и рассказать свою историю, ведь если они не сделают этого, говорил он, ситуация только ухудшится. Ночь за ночью я прислушивалась к телефонным разговорам. Майкл постепенно добивался их доверия, уговаривал их поступить по совести.

— Они потеряют работу, если расскажут об этом? — спросила я.

— Скорее всего, — ответил он.

В телефонных переговорах его голос звучал уверенно, а по ночам он крутился с боку на бок, просыпался от ночных кошмаров. Во сне или наяву, дома или в офисе, все шло вразброд. Если бы Жан-Жорж Фонгерихтен в этот момент не открыл свой ресторан, не знаю, что бы я сделала.

Фонгерихтен был любимцем журналистов. В «Лафайет» он прославился тем, что заменил сливочное масло и сливки концентрированными фруктовыми и овощными соками. Его ресторан «Вонг» стал первым в Нью-Йорке экспериментом, позволившим по-новому взглянуть на азиатскую кухню, а его бистро «Йо-Йо», несмотря на небольшие размеры, дороговизну и неудобство, постоянно было набито битком. На мой вкус, к новому заведению было привлечено слишком большое внимание прессы. Задолго до открытия ресторана весь Нью-Йорк знал, что он нанял частного фуражира, который должен был снабжать его необычными пряными растениями. Газеты описали в мельчайших подробностях дизайн ресторана от Адама Тихани. Жан-Жорж имел несчастье разместиться в ужасном здании Трамп-билдииг — этот павлин бесстыдно раскинул пышный хвосту Центрального парка. Если бы сказала, что это место мне не нравится, то выразилась бы слишком мягко.

— Сегодня нанесу первый визит: пойду на ленч, — сказала я Кэрол в конце весны. — Хочешь пойти вместе со мной?

— В другой раз, — сказала она. — Меня беспокоит желудок.

— В самом деле? — удивилась я. — Ты раньше никогда на него не жаловалась.

— Не думаю, что это что-то серьезное, — сказала она. — Но к врачу схожу. Глупо будет, если у меня и в самом деле что-то не так, а я не обращу внимания.

Она взглянула на меня и добавила:

— Не надо делать такое лицо. Скорее всего, это пустяки. Но если нас СПИД ничему не научил, то лучше прислушаться к собственному организму.

— Ну ладно, — сказала я, направляясь в дамскую комнату, где намеревалась хоть как-то себя преобразить. — Вряд ли ты много потеряешь.

В ванной я натянула непритязательный парик пепельного цвета, вынула из кейса очки и надела простое серое платье.

— Неужели ты надеешься в таком виде кого-нибудь обмануть? — спросила Кэрол, когда я предстала перед нею. — Любой дурак поймет, что на тебе парик.

— Знаю, — сказала я, — но у меня нет сил ни на что другое. Я даже имя себе не придумала.

— А какой кредитной карточкой ты воспользуешься? — спросила она.

— Тони Ньюмэн, — ответила я. — Только что получила. Тони — сокращенно от Антуанетты.

— Ну хорошо, будь Тони, — разрешила она. — Сделай усилие. Хотя бы губы накрась.

Я неохотно вернулась в ванную и поработала над своим лицом. Надела на парик маленькую шляпку.

— Лучше, — одобрила Кэрол, — но далеко от совершенства.

По пути в метро я старалась представить, что за человек эта Тони. Незамужняя женщина, работающая в рекламе? Вероятно. Я представила себе ее жизнь и решила, что сейчас она переживает кризис среднего возраста. Должно быть, подумывает оставить карьеру и заняться чем-то другим.

Поезд подземки, рыча, ворвался на станцию, и мне пришло в голову, что любому здравомыслящему человеку хочется жить спокойнее, комфортнее, без стрессов. Возможно, Тони собирается воспользоваться своими сбережениями, открыть пекарню в чистеньком городке Новой Англии или в каком-нибудь теплом и дружелюбном месте, таком как Беркли.

Я все еще думала об этом, выйдя из шума и темноты подземки на открытое пространство площади Колумба. Небо было голубым, и, когда я поднималась по ступеням ресторана, роскошные медные двери Трампа блестели на солнце. Они молча раздвинулись передо мной, и я вошла. Две пары глаз одновременно уставились на меня. Худощавая молодая женщина с сомнением оглядела меня и перекинула длинные черные волосы через плечо, а я, бессознательно схватившись за парик, назвала имя Тони. Женщина поколебалась, стала просматривать записи в регистрационном журнале. Ей явно не хотелось пускать меня в ресторан. Пока она обдумывала, как поступить, к столу подошел лощеный чернокожий мужчина и пригласил меня за собой в обеденный зал. Женщина, протестуя, подняла руку, но он проигнорировал ее жест.

— Сюда, пожалуйста, — сказал он и слегка поклонился.

Зал встретил меня прохладным светом, в нем была суровая чистота. Помещение так живо напомнило мне храм, что я невольно принюхалась, едва ли не ожидая, что почувствую сейчас запах старых камней и тающего воска. Но нет, здесь был другой аромат — лесных трав и красного вина с примесью фундука, — а откуда-то из глубины на меня пахнуло мятными леденцами. Ощутила и тропические нотки, словно бы комнату недавно оросил теплый дождь и оставил после себя запах кокосовых пальм и деревьев манго. Следуя за метрдотелем, я так глубоко втягивала в себя воздух, что, когда опустилась в кресло, почувствовала легкое головокружение. Пурпурные анемоны в вазе, казалось, тянулись ко мне, приветственно кивая бархатными головками.

Я попросила меню, и, когда сомелье предложил принести к каждому блюду соответствующее вино, подумала: «А почему бы и нет?» Явилось первое вино, я сделала глоток и подержала во рту прохладную светлую жидкость, пока не ощутила на языке сладость. Затем позволила вину пролиться в горло и насладилась его легкостью.

— Небольшой amuse bouche в качестве подарка от шеф-повара, — тихо произнес официант.

На столе появился крошечный пирог с белыми грибами в обрамлении нежного салата из зелени. Я ела медленно — сначала кружевной кервель с привкусом лакрицы, затем крепкую пикантную дикую петрушку и наконец ершистые листья укропа. Между ними я обнаружила единственный лист белой мари, кусочки щавеля, одуванчика, мокричника. Один вкус сменял другой… казалось, исчезли стены, с каждым мгновением я забредала все глубже в лесную чащу.