Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

— Чужак, — бормотал он. — Да, да, чужак.

У Кэнайны и ее отца не было каноэ в Кэйп-Кри, так как им пришлось оставить свое в зимнем лагере. И для весенней охоты на гусей и лова мускусных крыс они примкнули к другому семейству. Семейство это отправилось вдоль берега вниз, а не вверх по Киставани, так что у Кэнайны не было возможности вновь побывать на озере Кишамускек. Возвратившись в Кэйп-Кри, Кэнайна жадно выспрашивала у жен охотников с Кишамускека про ман-тай-о и его подругу нискук, но этой весной гуси с желтыми лентами на шее никому не попадались на глаза.

В начале июня жизнь в Кэйп-Кри вновь вошла в привычную колею ленивого летнего существования. Кэнайна варила еду для отца. Из-за неудачной зимней охоты денег для покупки продуктов было мало, но выручка от изловленных весной мускусных крыс позволила запастись на лето мукой и чаем. Охота на гусей прошла удачно, и вяленой гусятины должно было хватить чуть ли не на все лето. А сейчас каждый день в сетях Кэнайны трепыхались сиги.

И все-таки у Кэнайны было слишком мало дела, и она тяготилась избытком времени. Теперь ее признали настоящей индианкой, настоящей мускек-овак, но болтовня с другими индианками нагоняла на нее тоску, и не с кем было подружиться. Сами собой явились мысли о книгах, которые, по всей вероятности, так и стоят в картонке в доме Рамзеев, о журналах и газетах, которые выписывал Берт Рамзей. И как-то после полудня она заглянула к Джоан Рамзей.

Они пили чай, и Кэнайна очень старалась не подать виду, какое наслаждение доставлял ей чай с молоком и сахаром. Ей не хотелось, чтобы Джоан Рамзей узнала, что у них в вигваме нет ни молока, ни сахара и они пьют чай, забелив его мукой.

Час просидела Кэнайна у Джоан. Уходя, взяла несколько журналов и три книги из тех, что Берт Рамзей выписал зимой по почте. Потом в нерешительности, терзаемая невысказанным вопросом, направилась к двери. И поняла, что не сможет уйти, не задав его.

— Вы ничего не получали зимой от Рори Макдональда?

— Получили письмо с благодарностью через несколько недель после того, как он уехал в сентябре, - сказала Джоан Рамзей, - да открытку на рождество. Он ничего не писал о тебе.

— Спасибо за угощение и за книжки, — быстро сказала Кэнайна, быстро прошла по деревянному настилу до калитки и удалилась.

Поначалу Кэнайна не обращала внимания на самолеты, которые прилетали в Кэйп-Кри один-два раза в неделю, но теперь всякий раз с нетерпением бежала со всеми вниз к речному берегу, едва заслышав далекий рокот приближающейся машины. Как и все, она молча стояла, глядя, как самолет выруливает с середины реки к берегу. И когда отворялась дверь и пассажиры один за другим, спустившись на поплавок, спрыгивали на берег, она следила, едва дыша от напряжения. Когда выходили все, она поворачивалась и медленно шла к поселку, вновь и вновь думая о том, что учебный год в университете завершился и что он скоро должен приехать, если вообще вернется, в то же время другой, более рациональной частью своего существа зная, что не вернется никогда, как бы долго она ни ждала.

С тех пор как она стала вглядываться в самолеты, Кэнайна стала обращать больше внимания и на свою внешность. Платья ее неизменно были чисто выстираны, волосы аккуратно причесаны и повязаны лентой. Она начала выходить без черной шали.

Всю зиму и весну они неплохо ладили с отцом, но сейчас под влиянием праздности вновь всплыли прежние трения. Он сетовал на то, что она изводит чересчур много мыла, расходуя на него вместо еды свой кредит в лавке.

Кэнайна и не пыталась отговориться.

— И почему ты больше не носишь шаль? - спрашивал он. - Женщины мускек-оваков всегда ходят с покрытой головой. О тебе уже толкуют.

— В ней жарко. Она мне не нужна, да и не нравится, - отвечала Кэнайна. — И мне все равно, что они там толкуют.

Неприятности с отцом лишь подчеркнули трудности, возникшие после смерти матери. Она знала, чего от нее ждут - она должна выйти замуж и привести в вигвам Биверскинов нового охотника, который будет кормить их с отцом, когда тот настолько состарится, что сможет выполнять лишь "бабью работу": ставить силки на кроликов да ловить рыбу. В охотничьем укладе мускек-оваков не было места для старых дев. Но мысль о том, чтобы выйти замуж за одного из здешних молодых индейцев, наполняла ее отвращением и ужасом. Порой, содрогаясь при мысли об этом, она поглядывала на большой белый дом Рамзеев, подумывая о том, не вернуться ли ей туда на работу, как того хотелось — она эта знала — Джоан Рамзей.

Вскоре начинается летний лов осетров в заливе, отцу нужны деньги, чтобы расплатиться с долгами в лавке, и он, конечно, захочет поехать. К тому времени Кэнайнс придется принять решение.

А пока самолеты, гудя, прибывали в Кэйп-Кри и отбывали оттуда, и Кэнайна постоянно приходила их встречать.

Когда однажды Кэнайна отправилась к Рамзеям отнести взятые у них журналы и книги, она застала там Берта Рамзея и от него узнала, что на Кишамускеке побывал индеец, который обследовал для Рамзея хатки бобров.

Каноэ все еще оставалось на озере. Ей давно хотелось посмотреть там ман-тай-о, но сама бы она не смогла дотащить на себе каноэ в такую даль. Теперь она горячо ухватилась за эту возможность.

— Можно мне его взять? Я хочу поискать гусей Рори Макдональда. И мне еще будет нужно второе каноэ с подвесным мотором, чтобы подняться вверх по Киставани.

Берт Рамзей утвердительно кивнул.

— В любое время, — сказал он — Хочешь, Джок поедет и поможет тебе?

— Нет. Я сама умею управляться с подвесным мотором. - Потом, поколебавшись, добавила: — Я хочу поехать одна.

Кэнайна чувствовала себя словно пилигрим, вновь возвратившийся к святыне. Воспоминания, одновременно мучительные и радостные, теснясь, нахлынули на нее. Вон там, впереди, поляна на берегу Киставани, где разбивали лагерь добытчики гусей, там она подвернула ногу, наступив на камень, и он поднял ее и понес, и тогда это случилось впервые. Она вырубила мотор, вытащила каноэ на берег и пустилась по пешей тропе. Каждые несколько шагов будили воспоминания — вот бревно, где он отдыхал, сбросив каноэ с плеч, вот низко нависшие ветки, которые она подняла, чтобы пропустить его с каноэ, птичьи песни, выученные от него, а потом снова позабытые. И наконец, Кишамускек, пляж на берегу, их пляж.

В конце тропы Кэнайна остановилась. В песке все еще торчали колышки от палатки, которую ставил Рори; на месте костра чернела кучка золы, из-под золы и песка торчал обугленный кусок оленьей кости. Даже кости и те возбуждали воспоминания. Шепотом она повторила строку из Александра Попа: "Что больше памяти любовной?"

На песке неподалеку лежало опрокинутое вверх дном каноэ, под ним весла. Кэнайна спустила его на воду и поплыла на островок с мелководной заводью, где они тогда поймали и окольцевали гусей. Приблизившись к островку, она замедлила ход, пока рокот воды под носом каноэ не превратился в еле слышное журчание. Она плыла рядом с ивняком, прикрывавшим с одной стороны маленькую заводь. Потом совсем перестала грести, прислушалась, и мгновенно долетело мягкое гортанное гоготание пасущихся гусей.