Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Так повторялось множество раз в эту темную, непогожую ночь. И, опускаясь на корабль, Белощек всякий раз успевал урвать для отдыха всего лишь несколько мгновений, пока новая волна не сгоняла его.

Начало светать, и тьма сменилась бледным серым светом, просачивавшимся сквозь нависшую над океаном клубящуюся завесу брызг. Тогда-то Белощек и обнаружил укрытие с подветренной стороны трубы, где ни вода, ни ветер не могли настигнуть его и где он смог наконец дать покой своим истерзанным крыльям. Там его часа через два и увидал старший метеоролог Чак Лейн.

Ветер, почти не ослабевая, свирепствовал весь день и всю ночь. Белощек немного отдохнул, но боль усталости сменилась острыми муками голода, попросту переместилась из одной части изможденного тела в другую.

На следующий день ветер постепенно утих, белая пена исчезла и под темным, низким, затянутым тяжелыми тучами небом открылся горизонт. Корабль все еще отчаянно качало, но волны уже были не так круты и к полудню лишь изредка перехлестывали через борт. Корабль пробудился к жизни. Показались люди и деловито засновали по палубе: никогда еще Белощек не видел людей так близко. Он питал к ним инстинктивное недоверие и страх и, взлетев на площадку у верхушки мачты, неуклюже примостился там, хотя и непрочно, и сидел, испуганный доносившимися снизу голосами и теми вензелями, которые отчаянно описывала в небе мачта.

День тянулся нескончаемо долго. Муки голода улеглись, и Белощека сковала томительная усталость. Когда окончательно прояснилось, вокруг корабля появились новые птицы. Это были крупные птицы с огромными крыльями: буревестники и глупыши, которым ураган не мог причинить никакого вреда: птицы эти созданы для жизни в открытом море, вдали от спасительных убежищ земли. Они добывают корм в скоплениях крошечных морских животных, которые составляют планктон, это сокровище пастбищ, раскинувшихся на поверхности океана. Без малейших Усилий парят они на распростертых крыльях, держась в воздухе не силой собственных мышц, а силой восходящих воздушных течений, образованных кривизною волн, и если море бушует и на воду нельзя опуститься, то способны даже вздремнуть во время полета и могут летать так без сна и передышки много дней.

Наблюдая за ними, Белощек понимал, что как морская птица он вряд ли может с ними тягаться. Он летел мощно и быстро, но на это уходило много энергии — Белощек не умел парить, подобно им. А чтобы кормиться, ему нужны были отмели и мелководья, где росла морская трава, или прибрежные луга. В общем-то морская птица, он был неумолимо привязан к суше, но где лежала она — не имел представления. Между тем испытания и лишения последних трех дней, проведенных без пищи, начали подтачивать его силы.

В этот третий день Белощек наконец поел. Он видел, как два матроса направлялись с баком к поручням и выбрасывали его содержимое в море, но почти не обращал на них внимания, пока не заметил, как накинулись на плывущие за кормой отбросы буревестники и глупыши. Тогда Белощек догадался, что это корм. Покинув свой качающийся насест у верхушки мачты, он бесстрашно ринулся в клубок дерущихся морских птиц, расшвыривая их и забивая огромными крыльями, пока не прогнал прочь. С жадностью набросился он на еду. Он понятия не имел, что ест, знал только, что это какая-то растительная пища и что она заполняет гложущую пустоту внутри. Но то была странная, не приносившая насыщения пища, и она не понравилась ему.

Подобно многим другим морским птицам, Белощек узнал теперь, что удивительный плавучий остров, влекущий с собой людей, время от времени извергает из себя пищу. Этот урок странным образом отразился на дальнейшей судьбе Белощека. А поскольку по воле природы, которая не знает иных пределов, кроме пределов самой жизни, все сущее связано между собой незримыми узами, эта обособленная от всего и такая непримечательная история посреди Атлантического океана непременно должна была повлиять на судьбы других существ. Одна из них — судьба молодого парня, мчавшегося в ту ночь в поезде на север Канады, в двух тысячах миль отсюда. Другая судьба, на которой этот случай тоже оставил свое клеймо, — жизнь девушки, с которой еще не встретился этот парень. Ибо, как сказал великий поэт Джон Донн, "нет человека, который был бы как Остров, сам по себе". И, изменяясь, одна жизнь неизбежно задевает и меняет другую.

Море успокоилось, и Белощек не вернулся больше на корабль. Однако он не решался совсем потерять его из виду — единственный знакомый ему ориентир в чужом, неведомом мире — и всю ночь держался невдалеке от кормы, то и дело взлетая, чтобы нагнать удаляющиеся огни идущего на запад корабля Наступил рассвет, и Белощека вновь потянуло к летним лугам, где он отыщет сородичей. Но его обычно непогрешимое чувство ориентации во времени и пространстве было безнадежно расстроено штормом. Его неодолимо тянуло в полет, но, куда лететь, он не знал.

Пытаясь по приметам определить местонахождение суши, он стал следить за другими морскими птицами. Он знал, что все еще находится далеко в открытом море, за пределами полосы прибрежного мелководья глубиной до шестисот футов — там исчезают такие океанические птицы, как буревестники и глупыши, которых сменяют привязанные к земле олуши и чайки. Но их пока что не было видно, и он заключил, что до суши еще пять-шесть часов лету, а то и больше.

Он знал также, что буревестники и глупыши, которые находятся в эту пору в открытом море, безусловно, холостяки, и, так как у них нет никакой связи с сушей, их передвижения ничего не могут ему подсказать. Но едва забрезжил рассвет, появились другие морские птицы, поменьше, черные с белым хвостом. Это были тайфунники. Белощек знал, что у многих из них где-то на суше остались гнезда, в которых лежали яйца. Ему были хорошо известны их повадки в пору гнездования, потому что тайфунники начали гнездиться еще до его отлета с Гебрид. Они устраивают гнезда в норах на поросшем травой берегу, и пока одна из птиц кормится за сотни миль в открытом море, другая остается в гнезде на несколько дней. Через четыре-пять дней, сытая и раскормленная, она возвращается с моря к гнезду, принимая на себя все обязанности по высиживанию птенцов, чтобы ее оголодавшая подруга могла полететь в море и подкормиться.

Впрочем, многие тайфунники тоже были холостяками, но отличить их было легко — они бесцельно шныряли, описывая нескончаемые круги, им явно некуда было спешить. Среди них сразу же выделялись семейные птицы, заброшенные сюда бурей и теперь возвращавшиеся на сушу, — они летели быстро и прямо, придерживаясь строгого курса. И курс, которым они летели, пролегал на запад, прочь от розово-красной мозаики восходящего солнца.